армянский храм на ваганьковском кладбище
Армянское кладбище
с мая по сентябрь — с 9:00 до 19:00 часов,
с октября по апрель — с 9:00 до 17:00
Самое маленькое кладбище Москвы располагается в Пресненском районе столицы. Его заложили в начале позапрошлого века. Инициатором выступил Минас Лазарев, который был в то время главой армянской общины в Москве. На территории есть церковь Святого Воскресения.
Территория некрополя напоминает правильный ромб. Она обнесена кирпичной стеной с башнями. Самое старое из сохранившихся захоронений датировано 1818 годом. Администрация помогает озеленять территорию, ухаживать за могилами, изготавливает и устанавливает памятники
Фотогалерея
Захороненные знаменитости
Среди захоронений знаменитых людей здесь можно встретить:
Помимо них здесь можно найти могилы других выдающихся людей, среди которых деятели науки и искусства, участники Великой Отечественной Войны и защитники столицы.
Часы работы
В летний период (май – сентябрь) погост работает ежедневно с 9 до 19 часов. В зимний период (октябрь – апрель) с 9 до 17 часов. Режим работы администрации – с 9 до 17 часов ежедневно.
Всю необходимую информацию можно уточнить по телефону +7 (499) 610-00-00.
Как доехать
Армянское кладбище расположено по адресу: город Москва, улица Сергея Макеева, вл. 10. Способы проезда:
Контактная информация
г. Москва ул. Сергея Макеева, вл.10
План кладбища
Некрополь разделен на 7 участков с помощью аллей и заасфальтированных дорожек.
Места на кладбище
Некрополь относится к закрытому типу, поэтому здесь нельзя приобрести участок. Погребение возможно в одному случае – если есть родственная могила, в которую возможно оформить захоронение усопшего.
Иногда Правительство Москвы предоставляет бесплатное право на захоронение, но это касается граждан, отличившихся перед Отечеством.
Чтобы оформить место для захоронения, в администрацию некрополя предоставляются документы:
Церковь Святого Воскресения — третий и долгое время единственный армянский храм в Москве
«Храмъ сей сооруженъ во имя Воскресенія Христова иждивеніемъ благочестивыхъ мужей, двухъ братьевъ, Мины и Якима Лазаревичей Лазаревыхъ»
Иван Аргунов. Портрет М.Л. Лазарева, 1769
1920–1930-е годы оказались губительными для многих культовых сооружений. Исключением не стали и московские храмы Армянской апостольской церкви. В 1920-е годы была снесена Церковь Успения Богородицы на Пресне. В 1930-е годы та же участь постигла и Крестовоздвиженскую церковь в Армянском переулке. Эти две церкви были первыми известными армянскими храмами в Москве, о которых Армянский музей Москвы рассказывал вам в предыдущих материалах. Вся духовная жизнь армян после их сноса сосредоточилась в третьем храмовом сооружении — в Церкви Святого Воскресения.
В 1805 году по инициативе старейшины армянской общины Москвы Минаса Лазарева было основано Армянское кладбище. Оно расположилось в непосредственной близости от Ваганьковского, которое в свою очередь было основано в 1771 году во время разразившейся эпидемии чумы. При его же содействии в 1808–1815 годах при кладбище была возведена Церковь Святого Воскресения (Сурб Арутюн).
Основатель кладбища и храма Минас Лазарев был сыном Лазаря Назаровича, который в 1747 году переселился из Персии в Россию и стал родоначальником семьи российских промышленников и меценатов Лазаревых. Минас был в своем деле не одинок. Храм ему помог основать его брат Еким (Иоаким), первый попечитель Лазаревского института восточных языков.
«Храмъ сей сооруженъ во имя Воскресенія Христова иждивеніемъ благочестивыхъ мужей, двухъ братьевъ, Мины и Якима Лазаревичей Лазаревыхъ, в вѣчную память ихъ и всѣхъ кровныхъ своихъ въ лѣто Господне 1815-го июня 1-го дня въ первопрестольной столицѣ Москвѣ».
Храм Воскресения Словущего на Ваганьковском кладбище был построен в 1819–1824 годах по проекту архитектора Афанасия Григорьева. Он был в свое время ведущим архитектором московского ампира. Григорьев известен участием в воссоздании общественных зданий Москвы после разрушительного пожара 1812 года. Город «заново строился» им совместно со швейцарским архитектором Доменико Жилярди, работавшим в Москве.
Афанасию Григорьеву приписывается проект армянской Церкви Святого Воскресения, хотя документально этот факт не подтвержден. Здание храма представляет собой небольшую ротонду, построенную в стиле классицизм. Известно, что до 1860-х годов колокольный звон в армянских церквях Москвы и Санкт-Петербурга был под запретом. Именно поэтому у храма и нет колокольни.
Церковь Святого Воскресения (Сурб Арутюн), 1879–1880
После сноса пресненского армянского храма в Церковь Святого Воскресения были перенесены останки погребенных в ней родственников Лазаревых. Под всем зданием церкви расположен их фамильный склеп. Кладбище стало местом последнего приюта для многих выдающихся деятелей разных сфер, о чем Армянский музей рассказывал в цикле статей «Лики и лица: Армянский Некрополь Москвы».
Несмотря на то, что Церкви Святого Воскресения «удалось» сохраниться, судьба ее оказалась весьма непростой. В советское время здание церкви было отдано под гранитную мастерскую. Поминальный дом использовался под склад для хранения гробов. Об истории его строительства мы также уже вам рассказывали в связи с именем банкира и мецената Исаака Джамгарова, убитом на паперти армянской Крестовоздвиженской церкви. В память о нем и был построен в 1903 году поминальный дом.
В 1956 году Церковь Сурб Арутюн была возвращена верующим.
Армянское кладбище в Москве
Адрес:
123022, Москва, ул. Сергея Макеева, д.12
Схема проезда:
Станция метро «Улица 1905 года» (от метро 5 мин пешком)
Телефон Кладбища:
Помощь в организации похорон. Телефон похоронной службы +7 (495) 394-54-67 Круглосуточно
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Армя́нское Вага́ньковское кла́дбище — кладбище, расположенное в Пресненском районе города Москвы, напротив Ваганьковского кладбища.
Основано в 1805[1] по ходатайству Минаса Лазарева, старейшины армянской общины в Москве. По его же инициативе в 1808—1815 построена церковь Воскресения Христова. Проект церкви, так же как и проект православной Воскресенской церкви Ваганьковского кладбища, иногда приписывается А. Г. Григорьеву, однако документальных доказательств этому нет[1]. Церковь-ротонда лишена колокольни, так как до 1860-х годов колокольный звон в армянских церквях Москвы и Петербурга был под запретом[1]. На конфессиональную принадлежность этого классического храма указывает хачкар — резной замковый камень над главным входом, и отсутствие иконостаса внутри; алтарь, как положено в армянских храмах, установлен на возвышении. Под всем зданием церкви — склеп с могилами Лазаревых (в наше время — замурован). В конце 1850-х годов на средства И. М. Касперова кладбище было спланировано и обнесено стеной с башнями по проекту М. Д. Быковского.
Кладбище имеет форму правильного ромба, обнесённого кирпичной стеной с башнями. Комплекс охраняемых памятников архитектуры (надгробия, церковь Воскресения Христова, поминальный дом, ограда и башни).
Некрополь
Одно из захоронений. Склеп.
Всего под государственной охраной находится 12 надгробий и семейных склепов. Наиболее ранний их этих памятников — обелиск 1844 года над могилой А. А. Лорис-Меликова. Большинство могил — конца XIX века — начала XX века. Три из них — усыпальницы рода Анановых — часовни, выполненные по средневековому армянскому канону. Есть надгробия-хачкары (на могиле Д. С. Мелик-Беглярова, 1913).
Наиболее известное надгробие — на могиле Н. Л. Тарасова, памятник скульптуры эпохи модерна работы Н. А. Андреева (1911—1912). Скульптура была полностью утрачена, кроме головы Тарасова, хранившейся в музее МХАТа. В 1991 на могиле была установлена копия андреевской скульптуры работы Ю. Г. Орехова и С. Г. Мальяна.[2]
Известные люди, похороненные на кладбище
«Убился, когда узнал, что погибла его возлюбленная»: история Армянского кладбища Москвы
«Армянам разрешили сделать купол»
После московской чумы 1771-1772 годов в Новом Ваганькове появилось православное Ваганьковское кладбище. А в 1805 году по прошению попечителя армянских церквей Москвы Минаса Лазарева при нем был выделен участок и для армян.
Самое первое армянское кладбище тоже располагалась на Пресне, на Большой Грузинской улице, примерно в районе дома № 20, и называлось «Армянским Пресненским кладбищем». В 1746 году на его территории построили первую армянскую церковь Успения Пресвятой Богородицы, которая по-армянски называлась Сурб Мариам Аствацацин.
Пресненское кладбище и церковь снесли в 1930-м. Долгое время на этом месте находился пустырь, а в 1960-е его застроили жилыми домами. Видимо, были захоронения и у Крестовоздвиженской церкви в Армянском переулке, тоже уничтоженной в 1930-е годы.
Так что из исторических армянских церквей в Москве до нашего дня сохранилась только церковь Святого воскресения, которую возвели на новом кладбище. Храм заложили в 1808 году и достроили к 1815-му. Все так растянулось по времени из-за пожара Москвы 1812 года и нашествия французов. Интересно, что обычно в те времена действовало правило: у инославных церкви не должны были напоминать православные. Но армянам разрешили сделать купол, и она выглядит, как типичные русские ампирные церкви.
Фото: Анастасия Сметанкина / пресс-служба ГБУ «Ритуал»
Почти через сто лет, в 1903 году, благодаря банкирам братьям Джамгаровыми была сделана еще одна постройка — так называемый поминальный дом. Это общинное здание, построенное в краснокирпичном стиле. До сих пор там находится одно из отделений армянской церкви в Москве.
«Практически идеальный ромб»
В советские годы и церковь, и поминальный дом были закрыты. Как и большинство религиозных объектов, их вернули в 1995-1996 годах. Тогда началось возрождение армянских традиций на этом кладбище. Там появился памятник оставленным могилам, к которому могут прийти те, у кого захоронения их родных недоступны для посещения. Во многом это память о геноциде армян 1915 года.
Таким образом, территория, примыкающая к церкви Святого воскресения — это не только кладбище, но и старый духовный центр армянской церкви в Москве. Он не утратил своего значения и сейчас, после того, как в Марьиной роще был построен и открыт новый комплекс с кафедральным собором Преображения Господня.
Сейчас участок кладбища представляет из себя практически идеальный ромб. Действительно, все его уголочки просматриваются от входа. Дойдя до церкви, можно увидеть весь периметр: кресты-хачкары, часовенки, — как будто бы вы не в Москве. Самые старые захоронения там датируются 1818 годом.
Фото: Анастасия Сметанкина / пресс-служба ГБУ «Ритуал»
Армянское кладбище первым в Москве получило каменную ограду. В 1859 году ее построили на средства промышленника Исая Касперова по проекту архитектора Михаила Быковского.
Первый исследователь московских некрополей Салдин указывал, что ворота кладбища всегда на замке и редко когда их можно увидеть открытыми. Тогда, в начале XX века, захоронений было совсем немного и вокруг церкви была широкая зеленая поляна.
«Убился, когда узнал, что погибла его возлюбленная»
Во второй половине XIX века в Москве формируется богатая армянская диаспора. К этому периоду относятся захоронения представителей знаменитого княжеского рода Лорис-Меликовых, которые сыграли активную роль в истории России во времена Александровских реформ.
Фото: Анастасия Сметанкина / пресс-служба ГБУ «Ритуал»
Большие усыпальницы в виде часовен с армянскими навершиями принадлежат княжеским династиям. Но, наверное, самое изысканное надгробие на кладбище — это могила нефтепромышленника и мецената Николая Тарасова.
Фото: Анастасия Сметанкина / пресс-служба ГБУ «Ритуал»
В советские годы армяне тоже старались хоронить своих усопших на этом участке Ваганьковского кладбища. Поэтому там можно увидеть надгробия очень многих военных и деятелей советской культуры армянского происхождения: композиторов, ученых и писателей.
Именно на Армянском кладбище находится могила Алексея Николаевича Душкина — архитектора, которому мы обязаны самыми красивыми станциями метро — Кропоткинской, Площадью Революции, Новослободской. Интересно, что на его надгробии выбит 1904 год рождения, а в статьях и справочниках указан 1903-й.
Так что это кладбище хоть и небольшое, но насыщенное историческим фоном. На момент, когда оно формировалось, армянская диаспора в Москве была небольшой. Но за советские годы она увеличилась и сейчас по статистике является самой многочисленной в городе.
Научные сотрудники Музея Москвы проводят экскурсии по Новодевичьему и Введенскому (Немецкому) кладбищам Москвы. Расписание экскурсий — здесь.
Москвич
Прогулка по Армянскому кладбищу: Таривердиев, Вачикос Шестипалый и призрак миллионера Тарасова
Армяне живут в Москве очень давно, уж точно лет шестьсот, а скорей всего, и дольше: первое упоминание об их пребывании в столице («Загорелся посад за городом от Авраама, некоего армянина») относится к 1390 году. В XV–XVI веках армяне селились в Китай-городе, а затем на Пресне, где и находилось — примерно в районе нынешнего дома 20 по Большой Грузинской — первое из известных московских армянских кладбищ. Существовало оно по крайней мере с начала XVIII века, а в 1930-х было уничтожено.
Нынешнее Армянское кладбище появилось напротив Ваганьковского то ли в конце XVIII века (о чем свидетельствует мемориальная табличка у входа), то ли в начале XIX. Вторая версия подтверждается документально: по прошению попечителя армянских церквей Москвы Минаса Лазарева 21 апреля 1805 года указом губернского правления под кладбище был выделен участок площадью 2,22 гектара. Впрочем, возможно, противоречия тут нет, и указ лишь придал официальный статус уже существовавшему на этом месте кладбищу. В 1859 году оно было обнесено кирпичной оградой, возведенной по проекту архитектора Михаила Быковского, автора псевдоготической усадьбы Марфино, и это не просто забор, а настоящее произведение искусства, с башенками, нишами и арками. В конце XIX века были сняты национальные ограничения, и с тех пор тут хоронят не только армян. Сейчас одно из самых маленьких кладбищ Москвы считается филиалом большого через дорогу и официально называется Армянским участком Ваганьковского кладбища.
Зимняя прогулка по погосту почти всегда предприятие тихое и одинокое: родственников, приезжающих ухаживать за могилами, практически нет, а для экскурсий слишком холодно. Армянское кладбище в этом смысле немного отличается от других: во-первых, здесь не так тихо, потому что на главной аллее на скамейке сидит человек и играет на дудуке. Говорят, что это продолжается уже больше 20 лет и что играет он каждый день. Во-вторых, здесь не так безлюдно, потому что поток прихожан в кладбищенскую церковь не ослабевает в течение всего дня, и, кажется, мужчин среди них гораздо больше, чем женщин. И, наконец, цвет — помимо привычного монохрома — белый снег, черные и серые надгробия — тут много красного: монументальный забор, видный отовсюду, церковь, дом причта — все это построено из красного кирпича.
Войдя на кладбище, я сворачиваю направо по дорожке, ведущей к церкви. Метрах в двадцати от входа на втором участке — небольшой бронзовый бюст. На высоком черном пилоне — Звезда Героя Советского Союза и надпись: «Самвел Матевосян, комсорг Брестской крепости». Про таких говорят: человек уникальной судьбы. Горный инженер по специальности, он служил в Брестской крепости, летом 1941 года был тяжело ранен, попал в плен, бежал, воевал в партизанах, снова был ранен, работал в подполье, в звании лейтенанта дошел до Берлина, расписался на стене Рейхстага, имел большие проблемы с работой из-за пребывания в плену и на оккупированных территориях, в 1971-м за разработку Зодских золотых приисков в родной Армении был представлен к званию Героя Соцтруда и в том же году… был объявлен погибшим в Большой советской энциклопедии: «Сов. народ чтит память отважных защитников Брестской крепости: капитана В. В. Шабловского, ст. политрука Н. В. Нестерчука зам. политрука С. М. Матевосяна… » Анонимки, персональное дело, суд, исключение из партии и долгая борьба за свое честное имя, закончившаяся полной реабилитацией и возвращением наград уже в постсоветское время.
Слева от дорожки на первом участке — могилы двух «золотых голосов» Армении. Павел (Погос) Лисициан — многолетний солист Большого театра, баритон, первым из советских певцов вышедший в 1960 году на сцену нью-йоркской Метрополитен-опера. На его памятнике под портретом — нотный стан и цитата из арии Елецкого из «Пиковой дамы»: «Я вас люблю, люблю безмерно… ». А буквально в нескольких метрах — могила Зары (Заруи) Долухановой — стела в виде поставленной вертикально крышки рояля с клавишами внизу. Королеве камерного пения одинаково удавались и еврейские песни Шостаковича, и баховские «Страсти по Матфею», и «Каста Дива», и Шуберт. Одной из первых в СССР она обратилась к музыке барокко и стала петь европейскую классику на языке оригинала. Этот текст почти целиком написан под саундтрек ее концерта 1969 года в Большом зале Московской филармонии, и послушать его — лучший способ понять, почему Рихтер называл Долуханову божественной, а Прокофьев говорил, что ее голос «звучит чисто и прозрачно, как кларнет».
Тут же, на первом участке, похоронена и одна из любимых писательниц моего детства Ирина Токмакова, которая, оказывается, по отцу была армянкой. До сих пор помню, как бабушка, купая мою младшую сестру, приговаривала: «Купите лук, зеленый лук, / Петрушку и морковку! Купите нашу девочку, / Шалунью и плутовку!», но больше всего мне нравилось стихотворение про то, что ложка — это ложка, а кошка — это кошка, а потом вдруг:
А я придумал слово,
Смешное слово — плим.
Вот прыгает и скачет —
Плим, плим, плим!
И ничего не значит
Плим, плим, плим.
Подобных приветов из детства на Армянском кладбище мне встретилось еще два. В глубине пятого участка у самой стены стоит высокое надгробие из серого гранита на могиле Льва Атаманова (он же Левон Атаманян), «отца» большого стиля в советской анимации 1950-х и автора мультфильмов про Аленький цветочек, Золотую антилопу и, конечно, про Снежную королеву, которая, надо сказать, приводила меня в детстве в совершенный трепет. Хаяо Миядзаки говорил, что именно благодаря этому мультфильму он стал аниматором. А помните Старую финку, которая спрашивает Северного оленя: «Что может быть сильнее преданного сердца?» Да ничего. Абсолютно ничего. Я до сих пор в этом уверен. А на шестом участке похоронена артистка Надежда Румянцева, которую вся страна знала по ролям в «Девчатах» и «Королеве бензоколонки», но для меня она навсегда останется ведущей детской программы «Будильник» — каждое воскресенье в 9.30 утра. Ну и еще, конечно, Мартышка из «38 попугаев» — это тоже она, ее голос. Памятник на могиле актрисы напоминает надгробие Андрея Миронова на Ваганьковском — высокая вертикальная черная плита с прорезью в форме креста.
Дойдя до церкви, я поворачиваю направо и иду между вторым и пятым участками. Узкая дорожка упирается в одно из самых древних из сохранившихся на кладбище надгробий — отделанную белым мрамором стелу с почерневшим от времени барельефом, который изображает, кажется, мучения апостола Андрея Первозванного на косом кресте. Видимо, это святой покровитель Андрея Афанасьевича Лорис-Меликова, скончавшегося, судя по надписи, в 1844 году. Фамилия вызывает в памяти толстовского «Хаджи-Мурата», но какое отношение имел банкир Андрей Афанасьевич к генералу Михаилу Тариэловичу Лорис-Меликову, мне выяснить не удалось.
На третьем участке за церковью недалеко друг от друга похоронены два писателя. Чуть в глубине — массивное серое надгробие автора тетралогии «Семья Ульяновых» Мариэтты Шагинян, которое украшает аревахач, армянский знак вечности, а прямо у дорожки — могила великого Андрея Платонова. Как-то оказавшись тут в начале января, я видел, как ее тщательно убирали и очищали от снега два человека — пожилой и молодой, по виду дед и внук. Я еще подумал, неужели родственники, но спросить постеснялся. И только потом сообразил, что как раз накануне было ровно 70 лет со дня смерти писателя, скончавшегося 5 января 1951 года. О похоронах Платонова рассказал в своем дневнике писатель Юрий Нагибин: «Гроб поставили на землю, у края могилы, и здесь очень хорошо плакал младший брат Платонова, моряк, прилетевший на похороны с Дальнего Востока буквально в последнюю минуту. У него было красное, по-платоновски симпатичное лицо. Мне казалось: он плачет так горько потому, что только сегодня, при виде большой толпы, пришедшей отдать последний долг его брату, венков от Союза писателей, “Детгиза” и “Красной Звезды”, он поверил, что брат его был, действительно, хорошим писателем». А заканчивается эта запись так: «Наглядевшись на эти самые пристойные, какие только могут быть похороны, я дал себе слово никогда не умирать… А дома я достал маленькую книжку Платонова, развернул “Железную старуху”, прочел о том, что червяк “был небольшой, чистый и кроткий, наверное, детеныш еще, а может быть, уже худой старик”, и заплакал… »
На пятом участке, практически напротив Платонова, похоронен человек, которому мы отчасти обязаны красотой московского метро — архитектор Алексей Душкин, автор проектов пяти станций, среди которых «Новослободская», «Кропоткинская» и шедевральная «Маяковская», удостоенная Гран-при на Всемирной выставке в Нью-Йорке в 1939-м, визитная карточка советского ар-деко. И это не считая надземной архитектуры вроде «Детского мира» на Лубянке и высотки на Красных Воротах.
Проходив по кладбищу около часа, я порядком замерз и решил зайти в церковь погреться. Сурб Арутюн — церковь Святого Воскресения — построена в 1808–1815 годах на средства того самого Минаса Лазарева, по чьему прошению было основано кладбище, и его брата Екима, основателя и попечителя Лазаревского института восточных языков. Проект приписывают известному архитектору Афанасию Григорьеву, и, хотя документально этот факт не подтверждается, Сурб Арутюн действительно похожа на две другие ампирные церкви работы Григорьева — Воскресенский храм на Ваганьковском кладбище и Троицкий на Пятницком: та же купольная ротонда, разве что слегка приплюснутая, те же портики на фасадах, только не с колоннами, а с пилястрами. Основных отличий у Сурб Арутюн два: красный кирпич вместо штукатурки и отсутствие колокольни — до 1860-х годов армянским церквям в Москве и Петербурге иметь их было не положено. Рядом со входом стоит огромный каменный крест — хачкар, посвященный трагическим событиям в истории армянского народа: памяти жертв геноцида в Турции и погромов в Сумгаите, погибших во время сталинских репрессий и землетрясения 1988 года.
Напротив могилы Тарасова, в глубине третьего участка, виднеется деревянная беседка с заваленной снегом четырехскатной крышей. Она возведена над могилами двух православных подвижников: игумена Оптиной пустыни Иоанна (Соколова), проведшего восемь лет в сибирской и казахстанской ссылках и три года в тюремной психиатрической больнице в Ленинграде, и схимонаха Ростислава (Сапожникова), в миру университетского преподавателя, отсидевшего после войны семь лет по 58-й статье, а позднее принявшего тайную схиму и читавшего в 1980-х лекции по высшей математике в надетых под одеждой веригах.
От беседки хорошо видна главная архитектурная гордость Армянского кладбища — три каменные часовни на шестом участке. Это усыпальница старинного рода Анановых. В средней похоронен Иван (Ованес) Степанович Ананов — действительный статский советник, банкир, благотворитель и один из самых богатых москвичей второй половины XIX века, в честь которого назван Ананьевский переулок. Слева часовня над могилой его зятя, адвоката Аршака Миансарова (его жене, дочери Ананова, принадлежал знаменитый Дом с изразцами на Сухаревской площади), а в часовне справа похоронен другой зять Ананова — востоковед Георгий Кананов, директор Лазаревского института. Все три часовни напоминают традиционные армянские церкви: конусообразные купола, башенки-ротонды с арками, искусная резьба. К сожалению, сейчас они находятся в довольно плачевном состоянии, особенно по сравнению с современными каменными мавзолеями по соседству: стекла выбиты, колоннады замотаны полиэтиленом, крыши поросли травой и молодыми деревцами.
По главной аллее я иду от часовен к выходу с кладбища. С левой стороны — низкое надгробие-площадка из черного гранита на могиле композитора Андрея Бабаева, автора двух чудесных песен: «Я встретил девушку, полумесяцем бровь» и «Необыкновенные глаза». Бабаев обожал шахматы и во время матча за звание чемпиона мира в 1963 году страстно болел за Тиграна Петросяна — он похоронен неподалеку на той же аллее. Памятник на могиле девятого чемпиона мира по шахматам похож скорее на гигантскую шашку или шайбу, поставленную на ребро и украшенную резьбой в виде лаврового венка. Рядом, за углом дома причта, похоронен еще один замечательный композитор — Микаэл Таривердиев. Надгробие у него довольно необычное: металлический пюпитр, на котором стоит фотография маэстро с неизменной сигаретой. Кроме музыки к кино, о которой знают все, Таривердиев писал и симфоническую, и, конечно же, романсы, которые исполняла, в частности, и Зара Долуханова. Ну а тот, кто ни разу не прослезился во время сцены свидания Штирлица с женой, которая длится 5 минут 28 секунд без единого слова, зато под фортепьянную тему, написанную Таривердиевым, у того, я считаю, просто нет сердца.
По обеим сторонам от выхода с кладбища сидят два бронзовых мужчины в креслах. Около того, что слева от меня, стоит сутулый мужчина, не бронзовый, зато с золотыми зубами, и уважительно негромко говорит спутнице, кивая на памятник: «Серьезный человек… Родился шестипалым». Дождавшись, пока они отойдут, я подхожу поближе и вижу, что на каждой из бронзовых рук действительно по шесть пальцев. Это памятник вору в законе Владимиру Оганову по кличке, натурально, Вачикос Шестипалый, скончавшемуся в 2002 году предположительно от передозировки. А с другой стороны аллеи из своего кресла смотрит на младшего брата Рудольф Оганов, он же Рудик Бакинский, которого многие в 1990-х называли главой армянской мафии в России, пока киллеры Деда Хасана не всадили в него 40 пуль в придорожном кафе в феврале 1999 года. Рядом с Генералом Рудиком, как звали его товарищи, буквально на расстоянии вытянутой руки — огромная стела из белого мрамора, напоминающая айсберг. На ней — похожий на монету круглый позолоченный барельеф с позолоченным профилем. Это могила разбившегося в 2018 году на вертолете заместителя генерального прокурора РФ Саака Карапетяна. Удивительное соседство.
Но среди всех этих дорогих и помпезных надгробий, обычных для мест рядом с входом на московских кладбищах, есть и совершенно другой памятник. В нише краснокирпичной ограды, украшенной арками и двумя башенками, на фоне стилизованных могильных плит стоит склонившая голову девушка в платке с крестом-хачкаром в руках. Это памятник «Оставленным могилам», возведенный, как сказано в закрепленной на стене табличке, «в честь тех, кого уже нет в живых и чьи места последнего приюта недоступны для поклонения родными и близкими». Неудивительно, что он появился именно здесь — кому, как не армянам, пережившим и переживающим ужасы и боль рассеяния и изгнания, знать, каково это — когда нельзя прийти на родную могилу.
У выхода с кладбища стоит высокая пожилая женщина в пальто с пластиковым стаканчиком. Она не просто собирает милостыню, но и встречает посетителей — здоровается с завсегдатаями, что-то по-армянски объясняет молодежи, явно оказавшейся здесь впервые. Я спрашиваю у нее, как зовут дудукиста, который играл сегодня. На пару секунд она задумывается, потом говорит: «Борис. Борис его зовут. Простите, я после этого коронавируса что-то плохо соображаю и все забываю… А вы музыкант?» «Нет, — отвечаю, — журналист». «Ох, — вдруг качает головой женщина, — очень тяжелая профессия». Я смущенно улыбаюсь и отвечаю, что, по-моему, есть профессии и потяжелей («Подумаешь, полтора часа погулять по кладбищу в минус пятнадцать», — думаю про себя). «Понимаете, — говорит она очень просто, спокойно и доверительно, как будто мы давно и близко знакомы, — нужен талант. Без таланта никак не получится». Чтобы как-то перевести разговор с себя, я говорю о том, какая это прекрасная идея — памятник оставленным могилам, и что никогда такого раньше не видел. «Да, — кивает головой женщина в пальто. — Понимаете, нужно, чтобы каждому было куда прийти и поговорить с теми, кого уже нет. Сюда любой может прийти, не только армяне. Так и напишите».
Я обещал.