какой кодекс самый сложный
Нельзя понять: российские законы сложнее произведений Льва Толстого и Иммануила Канта
На фоне всеобщей тенденции к упрощению подачи информации, тексты российских законов становятся все более сложными. Сегодня в них в среднем в 2,4 раза больше слов, чем было в 1991 году, статьи стали втрое длиннее, а язык законов в десять раз сложнее русского литературного языка. К таким выводам пришли эксперты Вышки. Чтобы изменить ситуацию, они предлагают утвердить рекомендации по конкретным показателям синтаксиса, превышать которые будет нельзя.
Институт государственного и муниципального управления НИУ ВШЭ (ИГМУ) провел исследование «Оценка сложности языка законов» и констатировал, что нормативные акты становятся все более сложными. При этом сложность текста законов часто является избыточной – то же самое содержание можно донести с помощью более простых лингвистических конструкций, отмечают авторы.
Глаголы пропадают из законов
Для анализа было взято 592 российских законодательных акта. Исследователи констатировали, что среднее количество слов в законе выросло с 4970 в 1991 году до 12450 в 2019-м, а отдельная статья увеличилась в объеме в три раза – с 96 до 291 слова. Среди рекордсменов – статья закона о государственном регулировании производства и оборота алкоголя с 707 словами.
Эксперты полагают, что даже в юридическом тексте предложения не должны быть длиннее пятидесяти слов – большая длина препятствует прочтению, что приводит к неправильному толкованию правовой нормы.
Лингвистический анализ проводился по семи параметрам: доля глаголов от общего числа слов; отношение количества слов, зависимых от существительного, к количеству существительных; количество слов между двумя зависимыми словами; количество слов в одном абзаце; количество причастных оборотов на одно предложение; количество слов в одном предложении; количество предикативных ядер (подлежащее плюс сказуемое) в одном предложении.
Для сравнения были взяты литературные произведения – «Анна Каренина» Льва Толстого, «Географ глобус пропил» Алексея Иванова, «Авиатор» Евгения Водолазкина и «Текст» Дмитрия Глуховского. Писатели обошли законтворцев только по двум параметрам: количеству слов в абзаце (37 у Льва Толстого против 30,4 в российских законах) и количеству предикативных ядер (1,45 у того же Толстого против 1,2).
Во всех остальных случаях законы оказались сложнее книг. Например, доля глаголов в художественных произведениях составляет 17-19%, а в нормативных актах – всего 3,8%. Что важно – в 1991 году глаголов в законах было намного больше – 5,4%.
Самая простая «Красная шапочка»
Исследователи провели ранжирование параметров и рассчитали формулу Индекса синтактической сложности нормативных правовых актов (ИСЗ). Его медианное значение для законов 1991 года составило 30,8 балла, а в 2019 году оно выросло до 40 баллов.
Самым сложным (ИСЗ составил для него 65 баллов) был признан закон «Об особенностях правового регулирования отношений, связанных с предоставлением мер социальной защиты (поддержки), а также выплат по обязательному социальному страхованию отдельным категориям граждан, проживающих на территориях Республики Крым и города федерального значения Севастополя». Самые простые документы – Конституция РФ (24 балла) и закон о правительстве РФ (29 баллов).
Литературные произведения и даже философские труды оказались проще для понимания, чем российские законы. «Критика чистого разума» Иммануила Канта получила ИСЗ в 48 баллов. С таким результатом это было бы всего лишь 78 место в рейтинге отечественных нормативных актов. Индекс сложности «Анны Карениной» составил всего 16 баллов, «Текста» Дмитрия Глуховского – 4 балла, а «Красная шапочка» Шарля Перо оказалась абсолютно несложной и получила нулевой ИСЗ.
Сложность не должна быть избыточной
По результатам исследования, было сделано несколько рекомендаций. Например, разработать и утвердить методические рекомендации с конкретными параметрами синтаксиса, которые нельзя будет превышать при разработке законопроектов. Предлагается также внедрить разработанный алгоритм анализа синтаксических конструкций в законопроектную деятельность, а также уточнить требования к оформлению законопроектов.
По его словам, тексты законов всегда будут оставаться сложными – в них много юридических терминов. Задача в том, чтобы эта сложность не была избыточной. На данный момент, когда дело касается законодательного текста, никто не смотрит на количество слов в предложении или число причастных оборотов. Ситуацию, когда текст закона будет отправлен на доработку из-за аномально длинных предложений с десятками причастных оборотов и сложных словосочетаний, пока невозможно представить.
«Сложнее, чем труды Канта»: эксперты ВШЭ оценили сложность российских законов
Лента новостей
Все новости »
Они пришли к выводу, что с каждым годом правовая база становится все сложнее для понимания. Это происходит из-за того, что предложения очень длинные, там много деепричастных оборотов, знаков препинания и так далее
В Институте государственного и муниципального управления НИУ ВШЭ проанализировали сложность российских законов. Эксперты отмечают, что они год от года становятся сложнее для восприятия из-за длины формулировок, обилия причастных оборотов и других особенностей текста, сообщает «Коммерсантъ».
Ученые рассчитали индекс сложности российских норм и в качестве эксперимента сравнили наши законы с трудом Иммануила Канта «Критика чистого разума». В итоге эксперты пришли к выводу, что 87 российских законов сложнее, чем книга немецкого философа.
Вот что об особенностях российского законодательства говорит управляющий партнер адвокатского бюро «Соколов, Трусов и партнеры» Федор Трусов:
Федор Трусов управляющий партнер адвокатского бюро «Соколов, Трусов и партнеры» « В нашей судебной правоприменительной практике столько проявлений того, как у нас некорректно сформулированы законы, что даже грустно становится. Начнем по порядку. Статья 159 Уголовного кодекса «мошенничество». Из-за формулировки ее буквально называют «резиновой» статьей — ты можешь любое правоотношение превратить в мошенничество, и по ней можно предпринимателя отправить под стражу и в колонию. Но это тоже не единичный случай. Вы попробуйте у нас, например, получить разрешение на строительство. Требования к получению разрешения на строительство сформулированы так, что их нельзя назвать понятными. Даже я как адвокат, который десятилетиями занимается практикой по делам по застройщикам, не пойму. Настолько это отдано на откуп чиновников, что потом и чиновника, и строителя, и застройщика можно отправить в колонию. А уж про наши налоги можно рассказывать часами. Они устроены и организованы так, что есть позиция судов, есть позиция Минфина, есть то, что, как мы считаем, написано в УК. И эти три позиции могут противоречить друг другу. Исходя из этого, как вы думаете, какой может быть ответ на вопрос, все ли у нас понятно в наших законах? Нет, не все. Работаем с тем, что есть. Хотя, признаемся честно, были бы законы понятными, мы бы, адвокаты, были бы нужны в последнюю очередь ».
То, что тексты российских законов действительно сложны для понимания, признали и в Госдуме.
Эксперты ВШЭ назвали российские законы слишком сложными для прочтения
Российские законы написаны таким образом, что с каждым годом читать их становится все сложнее. К этому выводу пришли в Институте государственного и муниципального управления ВШЭ по итогам проведенного исследования, сообщает газета «Коммерсантъ».
По словам экспертов, тексты, которые пишут законодатели, очень длинные. Не улучшает ситуацию и наличие громоздких понятий, часто состоящих из восьми слов. По среднему числу слов в каждом абзаце (30,4) российские законы еще не дотягивают до «Анны Карениной» Льва Толстого (37), однако с 1991 года оно выросло более чем на 42% (с 21,3). А по количеству причастных оборотов на одно предложение российские законы многократно превзошли, например, роман Алексея Иванова «Географ глобус пропил» (0,48 против 0,02 соответственно).
Кроме того, по мнению исследователей, чтение законов затрудняет малое число глаголов (3,8% от общей численности слов), а также множество зависимых слов: например, на каждое существительное в законах приходится в среднем по 3,69 таких слова, тогда как в той же «Анне Карениной» лишь 1,2. При этом зависимые слова часто удалены друг от друга, так что при чтении приходится прилагать дополнительные усилия.
«Законы написаны таким образом, что трудночитаемы даже для практикующих юристов. Простым гражданам разобраться в том, что написано, практически невозможно. Например, закон «О госуслугах», который как раз написан для людей, доступен, к сожалению, очень немногим», — говорит заместитель директора Института государственного и муниципального управления ВШЭ Сергей Плаксин.
Авторы исследования указывают, что интегральный индекс сложности текста российских законов достиг показателя 40, а некоторые из них по сложности прочтения значительно превосходят «Критику чистого разума» Иммануила Канта (65 против 48 соответственно).
Особенно трудными эксперты признали законы «Об особенностях правового регулирования отношений, связанных с предоставлением мер социальной защиты (поддержки), а также выплат по обязательному социальному страхованию отдельным категориям граждан, проживающих на территориях Республики Крым и города федерального значения Севастополя» и «О применении положений федерального закона «Об исполнительном производстве» на территориях Республики Крым и города федерального значения Севастополя».
При этом в ВШЭ считают, что еще больше усложняются законы, куда вносятся десятки изменений. Так происходит в 48% случаев.
Эксперты указывают, что действующая Конституция к сложным законам не относится, однако после принятия поправок ситуация может измениться. Доля глаголов в тексте уменьшится, а среднее количество слов в абзаце, наоборот, вырастет. При этом старший научный сотрудник Института государственного и муниципального управления Александр Кнутов уверен, что основной закон страны все равно будет легче для восприятия, чем все федеральное законодательство.
В ВШЭ оценили формулировки российских законов: они все труднее для понимания даже юристами
Российские законы становятся все сложнее для понимания даже практикующими юристами. Такой вывод сделан по итогам исследования Высшей школы экономики, где рассчитали специальный индекс для оценки сложности прочтения российских законов, сообщает «Коммерсантъ». Исследователи отметили, что одним из самых легких для прочтения текстов до последнего времени отличалась Конституция РФ, но изменения, внесенные в нее в ходе практически уже завершившейся конституционной реформы, грозят лишить основной закон этого качества.
Работу по оценке сложности формулировки российских законов в динамике провел Институт государственного и муниципального управления ВШЭ. Всего ученые проанализировали 592 закона, включая основной. Главный вывод, к которому пришли исследователи: язык, которым написаны законы в РФ, с каждым годом усложняется, а один из основных недостатков — пассивность: слишком мало используются глаголы. В 2019 году доля глаголов в текстах законов была лишь 3,8%. При этом законы становятся все многословнее: по сравнению с 1991 годом среднестатистический законодательный текст стал в 2,5 раза длиннее, а средняя статья в нем —длиннее втрое. В целом интегральный индекс сложности текста российских законов неуклонно растет, отметили исследователи. В 1991 году он составлял 30,8, а сейчас — уже 40.
Для сравнения приведен интегральный индекс «Критики чистого разума» Иммануила Канта, не самого доступного для понимания философа. Он составляет «всего» 48, тогда как у самых сложных российских законов этот индекс 65.
Трудности для понимания добавляют и правки законодательных актов. Характерным примером названа Конституция РФ. К сложным законам ее изначальный текст не относится: индекс сложности составляет 24 пункта. Но после принятия поправок в основной закон доля глаголов в нем уменьшится с 7,35% до 6,66%, а среднее количество слов в абзаце вырастет с 19,07 до 24,56. Самый длинный абзац в новой версии Конституции достигнет 153 слов, тогда как раньше было 93.
«Законы написаны таким образом, что трудночитаемы даже для практикующих юристов, — приводит издание мнение заместителя директора Института государственного и муниципального управления ВШЭ Сергея Плаксина.— У нас 77 законов сложнее текстов Иммануила Канта, которые проходят в аспирантуре. Простым гражданам разобраться в том, что написано, практически невозможно. Например, закон „О госуслугах“, который как раз написан для людей, доступен, к сожалению, очень немногим».
Практической стороной исследования стало заключение, что российским законодателям следовало бы утвердить и принять методические рекомендации, которыми необходимо руководствоваться при подготовке законопроектов. В рекомендациях должны быть закреплены нормативы по синтаксису, алгоритм анализа синтаксических конструкций и требования к юридико-техническому оформлению законопроектов, которые в конечном итоге делали бы законы понятнее.
Закон, который никто не должен понять
Сколько стоит союз «или»? Такую лингвистическую задачу пришлось решать пленуму Высшего арбитражного суда в марте 2005 года. За тем, как суд истолкует одно из спорных мест Земельного кодекса, следили тысячи компаний по всей стране. От этого зависело, смогут ли они выкупить землю, на которой расположены принадлежащие им строения.
Как выяснилось впоследствии, путаница вокруг понимания союза «или» была непреднамеренной. Но ситуация, когда законодательная конструкция настолько мутна, что и авторы закона плохо понимают, что сказали, в России не редкость. Законы наши пишутся тяжеловесным, малопонятным языком. Их структура сложна и запутанна. Мысль законодателя тонет в бесконечных деталях.
Захватив в 1799 году власть во Франции, Наполеон Бонапарт велел подготовить Конституцию. «Пишите кратко и неясно», — приказал император, желавший, чтобы конституционные ограничения его власти были как можно более слабыми. Наши законодатели следуют лишь второму из этих двух советов. Чаще всего это не умысел, а результат неряшливости и некомпетентности. Плюс неверие в законопослушность рядовых граждан и чиновников. Чего стоит только требование к налоговикам соблюдать законодательство о налоговых сборах, действовать в соответствии с Налоговым кодексом и другими законами, не унижать честь и достоинство налогоплательщиков (ст. 32–33 НК). Как будто это не самоочевидно!
Откуда же пошла порча законов и как с ней бороться?
Три буквы в Земельном кодексе
Предыстория спора вокруг «или» такова. В 2001 году Государственная дума дала собственникам зданий и сооружений исключительное право на выкуп земельных участков под своими строениями. Землю надо было выкупать, так как в 1990-е годы предприятия часто приватизировались отдельно от земельных участков. В 36-й статье Земельного кодекса записали, что у собственников зданий есть право на «приватизацию земельных участков или приобретение права аренды».
Вроде бы понятная фраза. Законодатели хотели сказать, что право на выкуп участка есть у любого собственника здания, но можно не покупать землю немедленно, а взять ее в аренду, рассуждает руководитель аппарата Высшего арбитражного суда Игорь Дроздов.
Депутаты не учли, что в «Толковом словаре русского языка» Ушакова у союза «или» насчитывается пять значений. Первое из них — разделительное, когда этот союз обозначает выбор между взаимоисключающими возможностями. И региональные чиновники решили, что собственники, которые уже взяли землю в аренду, выкупить ее не могут. Они специально навязывали предпринимателям аренду: те не знали, что из-за этого утратят право выкупа, вспоминает Дроздов. С отказами на выкуп земли арендаторы пошли в суд.
Пленум ВАС вынес решение в пользу чиновников: право на выкуп утрачивается собственником, который заключил договор аренды после вступления в силу Земельного кодекса. «Было много жалоб в наш адрес: «Безобразие, как вы истолковали закон», — рассказывает Дроздов. — Но истолковали буквально — так, как было написано». Действительно, присоединительное значение союза «или» в словаре Ушакова стоит на третьем месте.
К счастью, эту ошибку депутаты довольно быстро поправили, указав в специальном законе, что право выкупа у собственника здания остается вне зависимости от того, когда был заключен договор аренды.
Конфуз вокруг слова из трех букв — лишь один из примеров лексической неразборчивости тех, кто пишет законы и другие нормативные акты. Иногда обходится без тяжких последствий. Вот несколько примеров.
«Заводить» или «возбуждать»?
Партнер юридической фирмы Taxadvisors и основатель портала Taxpravo.ru Дмитрий Костальгин знает закон, который противоречит человеческой природе. Родителям и опекунам Налоговый кодекс дает вычет из подоходного налога — он уменьшается на 130 рублей в месяц, пока доход с начала года не достигнет 280 000 рублей. Если взрослый воспитывает ребенка один, этот крошечный вычет полагается в двойном размере. Раньше в Кодексе так и писали: «одинокий родитель», одинокий опекун. А два года назад поправили:
Налоговый вычет предоставляется в двойном размере единственному родителю […]. Предоставление указанного налогового вычета единственному родителю прекращается с месяца, следующего за месяцем вступления его в брак.
Биологии известны примеры, когда для появления нового существа на свет наличие второго родителя совсем не обязательно — например, самоопыление у высших растений или партеногенез у ящериц. У Homo Sapiens такой способ размножения не наблюдается. Теперь бухгалтеры и юристы мучаются, в каких случаях родителя можно считать «единственным» — определения в НК нет.
А вот другой пример. В июне 2002-го глава ГТК Михаил Ванин выпустил приказ, который начинался так:
В целях упорядочения нормативной правовой базы таможенного дела и в связи с введением в действие […] Кодекса об административных правонарушениях приказываю:
1. С 01.07.2002 в актах ГТК России, изданных до 1 июля 2002 года, слово «заводить» со всеми от него производными, относящееся к производству по делу о нарушении таможенных правил, заменить соответственно словом «возбуждать» со всеми от него производными.
Иногда чиновникам отказывает чувство такта. В феврале 2007 года Минфин отвечал на вопрос, когда компании должны удерживать подоходный налог с букетов, подаренных сотрудникам. С подарков до 4000 рублей в месяц налог перечислять не надо, а свыше надо, пишет Минфин. И глубокомысленно заключает:
В случае приобретения цветов для участия в траурных мероприятиях налоговых правоотношений по уплате налога на доходы физических лиц не возникает по причине отсутствия налогоплательщика.
Ничего смешного тут, конечно, нет. Трудно уважать законодательство, когда законы идут против здравого смысла или разъясняют то, что разъяснять нельзя или не нужно.
Почему язык современных законов так тяжел для понимания, можно ли с этим бороться? Об этом в интервью руководителя аппарата и администратора Высшего абритражного суда Игоря Дроздова
Что именно «может быть наложено»?
Чаще всего невнятность законов возникает буквально на ровном месте. Вот, например, закон об акционерных обществах. Речь идет о слиянии нескольких АО в одно. Чтобы оно состоялось, собрание акционеров каждого АО должно утвердить 1) договор о слиянии, 2) передаточный акт, 3) устав нового АО, 4) его совет директоров. Последнее требование отменяется, если по уставу нового АО функции его совета директоров будет исполнять собрание акционеров. Все более или менее просто и понятно. Но смотрите, как говорит об этом закон:
Общее собрание акционеров каждого общества, участвующего в слиянии, принимает решение по вопросу о реорганизации каждого такого общества в форме слияния, включающее в себя утверждение договора о слиянии, передаточного акта общества, участвующего в слиянии, и устава общества, создаваемого путем реорганизации в форме слияния, а также принимает решение по вопросу об избрании членов совета директоров (наблюдательного совета) создаваемого общества в количестве, установленном проектом договора о слиянии для каждого общества, участвующего в слиянии, если уставом создаваемого общества в соответствии с настоящим Федеральным законом не предусматривается осуществление функций совета директоров (наблюдательного совета) создаваемого общества общим собранием акционеров этого общества.
Слово «общество» в одном предложении встретилось девять раз, а «слияние» — семь. Конструкция переутяжелена, и это, если использовать теннисную терминологию, невынужденная ошибка. Смысл в данном случае, к счастью, не пострадал. Но обилие конструкций вроде этой часто заставляет законодателей забыть, с чего начиналась их мысль.
Летом 2001-го вступил в силу Закон об аудиторской деятельности. По нынешним меркам — очень компактный. Но аудиторов он поставил в двусмысленное положение. Чиновники могли обращаться с ними хуже, чем в Средневековье с должниками. Закон гласил:
В случае выявления при проведении проверки качества работы фактов систематического нарушения аудитором аудиторской организации или индивидуальным аудитором при проведении аудиторской проверки требований нормативных правовых актов и федеральных правил (стандартов) аудиторской деятельности, проверяющие обязаны сообщить о таких фактах федеральному органу. На виновных в таких нарушениях может быть наложено в установленном настоящим Федеральным законом порядке […]
Мы ничего не пропустили. Дипломатичный «КонсультантПлюс» в этом месте сообщает: «В официальном тексте документа, видимо, допущена опечатка в п. 4 ст. 14: после слов «может быть наложено», вероятно, пропущено слово «взыскание». Законодателей подкосил предыдущий пассаж — тоже избыточный. И так ведь понятно, что проверяющих интересует нарушение аудитором стандартов работы во время аудита, а не за ужином. И что нарушения могут быть выявлены только при проверке работы аудитора, а не телепатически. Увлекшись этими ненужными подробностями, законодатель забыл уточнить, какие нарушения надо считать «систематическими».
Спустя четыре месяца статью переписали. Но «систематичность» нарушений так и не была расшифрована до самой отмены закона в 2008-м. А ведь она была чревата аннулированием аттестата и отзывом лицензии.
Ошибки на миллион
К неподъемным лингвистическим конструкциям приводит и многократная правка одних и тех же нормативных документов. Конечно, в электронных базах это трудностей не вызывает. Но документы о «внесении изменений» подчас выглядят так:
Изложить дополнение 1 к добавлению 9 к Приложению №5 приказа ГТК России от 12.12.92 №610 (Приложение 2 к Приказу ГТК России от 09.03.93 №75) в редакции согласно Приложению к настоящему Приказу.
Это опять таможня — приказ, подписанный 20 декабря 2003 года председателем ГТК Анатолием Кругловым. Председатель Высшего арбитражного суда Антон Иванов даже заявил, что перестал покупать книжные издания Налогового кодекса: они устаревают в момент выхода, поскольку в закон все время вносятся поправки.
В законах нужна точность. Лишняя или пропущенная запятая может стоить миллиарды рублей. Неряшливость законодателей в действующем сейчас Законе о страховых взносах теоретически позволяет не платить в Пенсионный, медицинские фонды и соцстрах с выплат по трудовым и гражданско-правовым договорам, отмечает основатель Taxpravo.ru Костальгин. Ничего подобного законодатели, конечно, не имели в виду. Они хотели освободить от страховых взносов выплаты в пользу иностранцев — они ведь не будут получать в России пенсию, и медстраховка у них особая. Но сформулировано это так (ст. 9, п. 1, пп. 15):
Не подлежат обложению страховыми взносами […]суммы выплат и иных вознаграждений по трудовым договорам и гражданско-правовым договорам, в том числе по договорам авторского заказа в пользу иностранных граждан и лиц без гражданства, временно пребывающих на территории Российской Федерации.
Злую шутку с законодателем здесь снова сыграла усложненность конструкции, неправильный порядок слов, вычурное согласование (почему бы не сказать «выплаты иностранцам»). В итоге они забыли поставить запятую после «авторского заказа» или взять этот оборот в скобки. В принятый в июле 2009-го закон уже дважды вносились поправки; последний раз — в мае 2010-го и ровно в злополучную статью 9. Но налоговую дыру пока никто не залатал. Впрочем, неряшливость закона компенсируется страхом налогоплательщиков нарушить замысел законотворцев, не предполагавший всеобщего освобождения от взносов. Налоговые юристы, общающиеся на форуме Taxpravo.ru, не нашли добровольца, который отважился бы на собственной фирме протестировать, согласится ли суд с буквальным прочтением этой нормы.
Уволен за похвалу
Кажется, депутаты и чиновники не перечитывают даже куда более простые законодательные нормы. Полгода назад из правительства с треском уволили крупного чиновника. Руководитель Росздравнадзора Николай Юргель был отправлен в отставку за несогласие с законопроектом об обороте лекарственных средств, который подготовило курирующее его службу Минздравсоцразвития. Министр Татьяна Голикова не выдержала, и Юргеля уволили по ст. 17, п. 1, пп.10 закона о государственной гражданской службе — за критику решений вышестоящего органа. Между тем, как обнаружил доктор права Александр Верещагин, эта статья запрещает чиновникам не только ругать руководство и его решения, но и хвалить:
В связи с прохождением гражданской службы гражданскому служащему запрещается […] допускать публичные высказывания, суждения и оценки, в том числе в средствах массовой информации, в отношении деятельности государственных органов, их руководителей, включая решения вышестоящего государственного органа либо государственного органа, в котором гражданский служащий замещает должность гражданской службы, если это не входит в его должностные обязанности.
Если понимать эту статью буквально, чиновника можно уволить даже за хвалебный тост в адрес мудрого руководства: это тоже публичная оценка. Эта формулировка содержится в законе о госслужбе уже 6 лет, и удивительно, что чиновники, которые должны внимательно читать закон, регулирующий их деятельность, до сих пор не заметили статьи, по которой можно в любой момент уволить любого из них.
Лекарственный законопроект, так не нравившийся Юргелю, через два месяца после его отставки уже был подписан президентом. Закон очень сложен. Представляя препарат на регистрацию, фармацевтическая компания должна собрать досье более чем из 20 документов. Даже при небольшом уточнении инструкции по применению лекарства одну из экспертиз придется проходить повторно. С лингвистической точки зрения на закон, за который пострадал Юргель, лучше совсем не смотреть. Мысль Минздравсоцразвития в нем нарезает и нарезает бесконечные круги (ст.39, п.6):
Решения об отказе в проведении экспертизы документов для получения разрешения на проведение международного многоцентрового клинического исследования лекарственного препарата для медицинского применения или пострегистрационного клинического исследования лекарственного препарата для медицинского применения и этической экспертизы и в выдаче разрешения на проведение международного многоцентрового клинического исследования лекарственного препарата для медицинского применения или пострегистрационного клинического исследования лекарственного препарата для медицинского применения могут быть обжалованы в порядке, установленном законодательством Российской Федерации.
И все это для того, чтобы ничего не сказать: обжаловать «в соответствии с законодательством» можно было и без этой фразы.
Предложение из 90 слов
Оборотов, подобных приведенным выше, в принимаемых в последние годы законах становится все больше и больше. Перестраховываясь, чиновники повторяют и повторяют одни и те же обороты. Результат — предложения из 60–90 слов, в которых по 3–5 раз повторены одни и те же конструкции. Вероятно, исправить это могла бы строгая лингвистическая экспертиза. Она сказала бы законодателям, что и 20 слов для одного предложения — это немало, что нельзя ставить рядом шесть слов в родительном падеже (пример про аудиторов). Что многократное повторение одной мысли на протяжении одного или соседних абзацев не делает ее более убедительной или весомой.
В Швейцарии законопроекты вступают в силу только после того, как лингвисты проверят их на понятность и удобопроизносимость. Похожий порядок намерена ввести в Германии министр юстиции Сабина Лойтхойзер Шнарренбергер. В Британии есть общественная организация, давно ратующая за простоту языка законов, — Plain English Campaign. Раз в год она выбирает худшие законы и предлагает чиновникам способы замены непонятных юридических слов на обычные. Общественники донесли озабоченность до парламента — комитет по делам госслужбы нижней палаты еще при консерваторах провел слушания и подготовил доклад «Официальный язык: употребление и злоупотребление». На слушания приглашали известных журналистов — в качестве «практикующих лингвистов».
Тяжелый язык переползает из законов в гражданские договоры — о кредите, страховке, покупке товаров, аренде. В середине 1970-х в США общественные организации озаботились тем, что потребители не понимают бумаг, которые им приходится подписывать. Результат — несколько законов на уровне отдельных штатов, декларирующих, на каком языке должны быть написаны договоры. Например, закон Коннектикута предписывает, чтобы среднее число слов в предложении было меньше 22, в абзаце — меньше 75. И чтобы ни в каком предложении не было бы больше 50 слов.
Лингвистическая экспертиза наверняка обнаружила бы мелкую коррупционную дыру в российском Налоговом кодексе. В течение 10 лет, с 1999-го по 2008-й, за одно и то же нарушение налоговики могли оштрафовать банк на 10 000 рублей, а могли — на 20 000 рублей. Первый пункт ст. 135.1 предписывал штрафовать за непредоставление налоговикам справок по операциям и счетам организаций и предпринимателей на меньшую сумму, а второй — на большую. Эти пункты стояли рядом как два разных состава нарушения, но были абсолютно идентичны, вспоминает Костальгин.
Лингвисты одни не справятся
В Штатах борьба за простоту законов тоже проходит с переменным успехом.
В обсуждаемом в последние месяцы Билле о финансовой реформе 2300 страниц, немногим меньше принятый весной Закон о реформе медицины. Оба текста очень сложны, и даже конгрессмены, обсуждая эти законопроекты, пользовались не их текстами, а краткими пересказами — более компактными переводами на современный язык.
Статья, по которой уволили Николая Юргеля, в США могла бы быть признана неконституционной по причине своей неясности. В Штатах действует специальная правовая доктрина — void for vagueness. Она требует, чтобы норма закона, сформулированная невнятно, признавалась неконституционной: компании и граждане не могут, прочитав закон, составить четкое представление о том, чего он от них требует.
Эта норма утвердилась в 1920-х. Вот как она работает сейчас. В июне 2010-го Верховный суд США разбирал дело Джеффа Скиллинга, до 2006-го руководившего компанией Enron. Скиллинг, ставший самым ненавистным для американцев руководителем крупной корпорации и получивший 24 года за мошенничество, обвинялся еще и в недобросовестном исполнении обязанностей руководителя. Суд решил, что этот закон слишком туманен, чтобы использовать его в делах, где нет подкупа или взяточничества.
Если бы такая норма действовала в России, отменить бы пришлось огромную часть законодательства.
Кто переведет с русского на русский
Юристы пессимистичны в оценке того, может ли ситуация с языком законов улучшиться в обозримом будущем. В последние годы законы становятся все более и более тяжелыми. Авторы законов — правительство и конкретные ведомства — все болезненнее реагируют на попытки внести в подготовленный ими законопроект изменения. Утратило былую власть Главное государственно-правовое управление президента (ГГПУ), прежде служившее серьезным фильтром на пути некачественных законопроектов.
«У нас законы часто пишутся экономистами, — говорит руководитель аппарата ВАС Игорь Дроздов. — Они видят какую-то модель, им хочется, чтобы так и было. И вот они так и пишут — по принципу «что вижу, о том пою». Разумеется, это касается не только экономистов, но и специалистов по «социалке», таможне, авторскому праву и т. д. Например, можно было легко избежать присвоения нескольким госкомпаниям нового и очень неуклюжего статуса «госкорпорация» — те же задачи можно было решить, не вводя новой юридической формы.
И самое главное, перестала быть «местом для дискуссий» Госдума. Парламент штампует законопроекты, вносимые правительством, и почти не влияет на качество законодательства. Конечно, юридический язык немного отличается от обычного. Но законы не соответствуют и профессиональным языковым стандартам.
Перемены возможны. Даже перевод двух-трех важных законов на понятный язык доказал бы возможность улучшений, отмечает доктор права Верещагин. Иначе придется ждать, пока президенту не надоест подписывать халтурно состряпанные документы, которые не способны прочитать даже их авторы.
Почему язык современных законов так тяжел для понимания, можно ли с этим бороться? Об этом в интервью руководителя аппарата и администратора Высшего абритражного суда Игоря Дроздова