толстые романы списки лучших
Шейбон, Елизаров, Стивенсон: 9 толстых романов на любой вкус
Толстый роман — не только эффективное средство самозащиты, но и способ отлично провести время. Руководствуясь исключительно размером и увлекательностью, Disgusting Men составил подборку толстых романов, на которые не жалко потратить десятки часов жизни.
Майкл Шейбон — «Невероятные приключения Кавалера и Клея»
Примерный объем: 750 страниц
Один из величайших американских романов современности по версии много кого, о котором мы чудом до сих пор не писали — вот, исправляемся. Выдуманная, но полная реальных и полуреальных обстоятельств история двух братьев — Йозефа Кавалера и Самюэла Клеймана. Йозеф в начале войны бежит из оккупированной нацистами Чехословакии (в гробу с глиняным Големом — тем самым!) к кузену Самюэлу, который живет в США. Талантливый рисовальщик Йозеф и сочинитель Самюэл в итоге становятся знаменитыми авторами комиксов — на дворе как раз «Золотой век» — под именами Сэм Клей и Джо Кавалер. Их супергерой — Эскапист, главный враг фашистов, совмещающий в себе черты Капитана Америки, Гарри Гудини, Бэтмена и много кого еще. В псевдонимах парней — одна из множества перекличек с реальной историей комиксов: ведь и у Стэна Ли, еврейского эмигранта из Румынии, фамилия была Либер. Сам Ли в книге тоже фигурирует — наряду с Сальвадором Дали и Орсоном Уэллсом и прочими селебрити эпохи. Роман Шейбона можно назвать художественным экскурсом в «Золотой век» комиксов: хотя это фикшен, творческие процессы в нем описываются с таким упоением, что их легко принимаешь за реальную историю — на которую автор, в общем-то, и опирался.
Чарльз Диккенс. «Наш общий друг»
Примерный объем: 950 страниц
Можно сколько угодно писать о том, как Чарльз Диккенс, великий английский писатель, передает в своем мастерски построенном повествовании самые разные подробности быта Англии XIX столетия, и о том, как он хорошо знал одновременно быт высшего света и самых грязнейших и кошмарных низов – и в каждом своем романе демонстрирует широту знаний. Но это мало скажет об особенности романа «Наш общий друг», его сюжете, закрученном настолько, что кажется – вот по каким книжкам Тарантино учился писать сценарии.
В центре – любовная история, в которой, однако, главный герой – не тот, за кого себя выдает; и как же с этим быть юной особе? Конечно, неимзенная черта романов Диккенса – огромная экспозиция. Множество первых глав вы будете знакомиться с персонажами, их связями и чертами – но мы ведь здесь специально пишем о длинных книгах, предполагая, что вам некуда торопиться. Немного утомительно следить за разворачиванием диккенсианской композиции, но это сродни наблюдению за официантами, раскладывающими приборы для шикарного пира: нужно просто дождаться, когда подадут закуски — и придет время для мяса. Действия, страстей, злых описаний аристократии и всякого лондонского прибрежного ужаса из доков – этого у Диккенса хоть отбавляй. А для любителей особого макабра даже есть специальный антигерой, Сайлас Вегг, по сравнению с которым Свидригайлов у Достоевского – румяный отличник. Ух, как я люблю эту историю, когда Вегг приходит за своей ногой!
Ханья Янагихара — «Маленькая жизнь»
Примерный объем: 680 страниц
«Маленькая жизнь» начинается довольно буднично: история нескольких молодых людей, один из которых, Джуд, какой-то слишком уж нервный и впечатлительный. И мы постепенно узнаем почему. Не буду ходить вокруг да около: «Маленькая жизнь» — книга про чудовищные нюансы и последствия сексуального насилия над ребенком. Читать ее запоем не получается, скорее — подходами. На страницах местами происходит просто лютый ад, от которого книгу хочется немедленно сжечь и забыть, что ты только что прочел. Но такие книги не просто имеют право на жизнь; они очень важны. Просто чтобы вы были в курсе, как может выглядеть настоящее зло. Которое, как ни печально это говорить, существует до сих пор, и может быть даже ходит где-то совсем рядом.
«Путешествие на Запад» (Китай, XVI век)
Примерный объем: 2200 страниц
«Путешествие на Запад» – поистине гигантский, четырехтомный в переводе на русский язык, китайский роман (один из 4 классических китайских романов). Опубликован он был в 1590-е годы без указания автора. В этом романе буддийский монах Сюаньцзан путешествует из Китая на Запад (в Индию), чтобы принести на родину священные буддийские тексты (исторический Сюаньцзан, действительно, снабдил китайцев множеством сутр на санскрите, которые легли в основу китайских буддийских школ). В пути монаха сопровождают: человек-свинья Чжу Ба Цзе, Ша Сэн, демон, обращенный за заслуги в человека, и царь обезьян, разумная и говорящая мартышка Сунь У-Кун – собственно, главный герой и почетный трикстер всего романа.
Все эти персонажи на полном серьезе действуют на протяжении целых 100 глав. Как и все классические китайские романы, «Путешествие на Запад» может похвастаться:
— Более чем тысячей разных героев. Если вам покажется, что нужно уже записывать в заметки, кто есть кто, – это нормально.
— Совершенно разными стилями – есть здесь и детективные, и магические, и комические истории.
И нет: это не какой-то морально устаревший текст XVI столетия. Он сказочный, но его литературный строй сравним с европейскими реалистическими романами, к примеру, XIX века. И еще этот текст – широченная дверь в Китай Нового времени, со всеми его суевериями, обычаями, страстями и страхами. А приключения у китайских героев более закрученные и уж точно более сюрреалистические, чем у европейских.
Михаил Елизаров — «Земля»
Примерный объем: 780 страниц
Ларс Соби Кристенсен — «Полубрат»
Примерный объем: 800 страниц
История одной семьи в послевоенном Осло. Семьи довольно своеобразной: книга начинается с изнасилования девушки неизвестным. От него она рожает первого героя — Фреда. Затем девушка знакомится с более, кхм, порядочным мужчиной, артистом цирка; от их брака рождается второй герой — Барнум. Базовый твист «Полубрата» в том, что несмотря на полуродство и сомнительное происхождение Фреда, он и Барнум живут душа в душу. Они очень разные: Фред туповат и спортивен, Барнум — тихоня и будущая творческая интеллигенция. На этом контрасте двух героев и строится все повествование, дополнительно пронизанное атмосферой послевоенной (и далее) Норвегии. Может звучать не очень вдохновляюще, но на деле 800 страниц мелким шрифтом залетают отлично.
Михаил Гиголашвили — «Чертово колесо»
Примерный объем: 800 страниц
Мрачнейшая и невероятно драйвовая летопись грузинских опийных наркоманов в Тбилиси на излете 80-х. С одной стороны — собственно, наркоманы всех мастей и слоев общества: простые бездельники, спортсмены, творческая интеллигенция, чиновники, отпетые головорезы — все рыскают в поисках дозы, проявляя чудеса изобретательности и доходя до предела человеческой ушлости. С другой — правоохранительные органы: звучит гордо, но на деле — опять наркоманы, и еще более изощренные негодяи, упивающиеся своей властью. Некоторые герои даже вырываются из грузинской столицы и задумываются о том, как изменить свою жизнь к лучшему, что невероятно сложно — см. название романа.
Джонатан Лителл — «Благоволительницы»
Примерный объем: 900 страниц
Один из самых остросюжетных романов в списке, о котором мы когда-то уже писали, но готовы сделать это еще не раз. В центре сюжета — история немца Максимиллиана Ауэ, который, будучи гомосексуалистом, умудрился пронести эту тайну через всю Вторую мировую — во время которой он служил в СС и был свидетелем холокоста во всех подробностях. Лителл виртуозно показывает этот трагический процесс изнутри: от первых массовых казней, к которым жертвы порой были готовы лучше, чем палачи, до еще более невероятных сцен окончания войны, когда Ауэ встречает целые отряды отбившихся от рук гитлерюгендцев. И это, поверьте, не самые безумные эпизоы «Благоволительниц». Безумие тут ключевое слово — самого героя оно тоже не минует.
Важно: в 2019 году, когда роман переиздавали в России во второй раз, Литтелл заявил, что при первом переводе из романа было очень много вырезано. Так что если возьметесь — лучше уж за более поздний перевод.
Нил Стивенсон — «Барочный цикл»
Примерный объем: 2700 страниц
Возможно, самая увлекательная историческая книга из существующих. От нее невозможно оторваться, ее хочется перечитать, едва закончив… и в ней около 2700 страниц. Формально это не единое произведение: оно разбито на 3 тома по 900 страниц («Ртуть», «Смешенье», «Система мира») и носит расплывчатое название «Барочный цикл». На деле это сделано просто потому, что Нилу Стивенсону тоже надо есть, и никто не станет покупать книгу толщиной с пивную бочку.
О чем вообще можно писать на протяжении почти 3000 страниц, да еще так, чтобы было интересно? Да обо всем: «Барочный цикл» — это летопись всего самого интересного, что творилось в мире на рубеже XVII и XVIII столетий. Нил Стивенсон одновременно рассказывает три сложных и пересекающихся истории. Первая посвящена одалиске, европейской рабыне из гарема, которая получила свободу и достигла высот за счет торговых и политических манипуляций. Вторая — обаятельному неудачнику, королю бродяг Джону Шафто, который собирает банду авантюристов и колесит по всему миру, проворачивая просто невероятные дела, постоянно балансируя на грани колоссального провала. Третья — английскому ученому-натуралисту, отец которого был религиозным фанатиком и легендарным террористом, а ему повезло попасть в университет на один поток с будущим королем Британии.
Все их истории написаны совершенно по-разному, словно сделаны тремя разными авторами. История бродяги — типичный плутовской роман. История одалиски — рассказ о том, как ум и циничный расчет сворачивают горы. История ученого — повесть о том, как человек уникальной судьбы пытается быть обычным и непримечательным, но обречен вращаться в водовороте величайших идей и политических потрясений. И все это приправлено здоровой долей деконструкции и постмодернизма — в том смысле, что здесь мало клише, а те, что есть, оборачиваются странными и абсурдными событиями. А еще главная тема «Барочного цикла» — то, как Европа стремительно и мучительно меняет феодальные лохмотья на сияющие, хоть и местами прожженные порохом одеяния Нового времени. Автор видит это как восхитительный алхимический процесс. То самое Великое делание, о котором мечтали алхимики прошлого, проходит не в реторте, а в экономике, политике и науке XVIII века. И все это не назидательно, а угарно и местами просто крышесносно. «Песнь Льда и Пламени» на фоне «Барочного цикла» — просто наивный вызывающий зевоту детский лепет.
Тексты: Стас Ломакин, Георгий Манаев («Наш общий друг», «Путешествие на Запад»), Владимир Бровин («Барочный цикл»)
10 толстых романов, на которые можно потратить летние вечера и не пожалеть
Томас Манн, «Будденброки» (пер. Н. Ман), 704 страницы
Сюжет в одном предложении: одна семья совершенно заканчивается вместе с девятнадцатым веком.
В этом романе сохранилась старинная, сусальная имперская пышность, которая значительно укрупняется в переводе, где привольно расставлены уже покрытые значительным слоем прошлого слова вроде «муругой» и «табльдота». И сам этот роман в условиях нынешнего фрагментарного, бесконечно ускоряющегося потока времени может при первом подходе к нему показаться избыточно старинным и, возможно, даже скучным. А между тем это удивительно легкий и летний роман, огромная солидная плотность которого напоминает жаркий летний день — на даче или на взморье — вроде тех счастливых дней, что проживает юная Тони Будденброк перед тем, как ее счастье окончится навсегда. «Будденброки» — это напряженно выстроенная драма об угасании общего, бывшего времени в границах одной семьи, солидное мраморное надгробие цельному и медленному девятнадцатому веку, пока-пока цикличной бюргерской культуре — и попросту история о том, что бывает, когда у тебя есть семья и эта семья тебя ест.
Чжан Юэжань, «Кокон» (пер. А. Перловой), 544 страницы
Сюжет в одном предложении: мужчина и женщина случайно встречаются после долгой разлуки и вспоминают отформатировавшее их совместное детство, в котором нашлось место и семейной вражде, и роковым тайнам.
Во многом красотой и какой-то совершенно ошеломительной нормальностью роман обязан как раз своему размеру. Это история, которая не пренебрегает романным пространством, а, напротив, осваивает его — щедро, неторопливо и плотно, в духе классической русской или английской литературы, никогда не упускавшей возможности остановиться посреди сюжета, чтобы дотошно описать меблировку комнат или долгое движение чувств в отдельно взятом человеке. «Кокон» — с его явными любовными отсылками к «Анне Карениной» и диккенсовским «Большим надеждам» — это роман и о детстве, в котором время течет дольше и заметнее, и о неожиданно понятном нам Китае, выросшем из клетчатых челночных сумок девяностых, и о том, как можно обменять свою жизнь на чужую, совершенно того не заметив. И все это множество тем, людей, образов и историй сосуществует в «Коконе» совершенно без давки именно потому, что этот роман может позволить себе долгие остановки, чтобы детально описать магазинчик у дома, сундуки в бабкиной комнате, детские игры с дедушкой-растением, изобретение устройства для связи с душой, ночи на лестнице в ожидании чужого тепла, запах чеснока и лука, поезд Москва — Пекин и вкус лакричных карамелек. Это современный роман, выстроенный так, будто никакой современности не существует, а есть только одна вечность.
Татьяна Замировская, «Смерти.net», 576 страниц
Сюжет в одном предложении: в «интернете для мертвых» цифровые дубликаты покойников (и непокойников) пытаются пробиться к живым, используя вместо VPN вещи и коллективную память.
Чем хороша проза Замировской, так это сдержанностью. У современной русской прозы есть слабость к долгим цепочкам прилагательных, которые, кажется, самозарождаются в тексте, едва писателю стоит решить, что он писатель. Здесь же прилагательные появляются дозированно и в редкие моменты, когда сюжет романа — надо сказать, откровенно увлекательный — вдруг съезжает в лирические, но очень точные эссе о природе памяти. «Смерти.net» — это, конечно, роман о памяти, о том, как мы помним мир, оставшийся за пределами нашей жизни, сохранившийся только в цифровом формате, и о том, как мы теперь волей-неволей существуем, и в том числе в виде текста, который будет нам вечным надгробием, третьей рукой и пятой ногой, упрямо остающейся от нас после смерти.
Джон Берендт, «Полночь в саду добра и зла» (пер. А. Анваера), 544 страницы
Сюжет в одном предложении: журналист расследует историю одного убийства, попутно воссоздавая удивительную картину целого города с его очень, очень живописными жителями.
Книга Берендта — это идеальный толстый документальный роман для тех, кто не читает художественной литературы. Идеальный во многом потому, что эта книга, написанная на основе реальных событий, лучше любой литературы. Джон Берендт, приехавший в Саванну для того, чтобы написать о громком судебном процессе, вместо этого пишет о самом городе, каждый житель которого — от чернокожей дрэг-квин Леди Шабли до жрицы вуду Минервы — достоин если не отдельной книги, то отдельной главы. Чем особенно хороша эта книга, так это тем, как Берендт врет, ни капельки не привирая, — жители города, несмотря на всю их киношную, романную эксцентричность не кажутся ни выдуманными, ни додуманными, хотя Берендт, конечно, вовсю менял имена, хронологию и события. Сама Саванна в его книге предстает каким-то цельным, волшебным, литературным городом, в котором только такие люди и могут существовать совершенно логично и законно. Это все и правда, и, правда, лучше, чем правда.
Нина Вяха, «Завещание» (пер. Е. Савиной), 520 страниц
Сюжет в одном предложении: в одной семье было двенадцать детей и проблем в двенадцатой степени.
В первом приближении этот роман кажется очередным черноземным скандинавским нуаром. Хлещет секущий дождь, дымится навоз, мычат в хлеву коровы, предчувствуя неминуемый абьюз, темнеют за окном провинциальные восьмидесятые в шведско-финской глубинке посреди темного-темного леса. В лесу сидит семья Тойми и все ее двенадцать детей, и живые, и мертвые, и у каждого своя история — и своя жизнь, которую они прокладывают, как дорогу, в основном из дома и куда глаза глядят. Но в самой своей сути «Завещание» — это очень понятный нам деревенский роман о быте и бытовании большой семьи, в которой внешняя безысходность вдруг оборачивается суровой северной красотой, а за внешней несчастностью двенадцати детей и их родителей вдруг проглядывает истинная любовь к роду и месту, откуда ты родом.
А. С. Байетт, «Дева в саду» (пер. О. Исаевой), 608 страниц
Сюжет в одном предложении: не умещается.
Сюжеты романов Антонии Байетт пересказать практически невозможно, не потому, что их там нет, — напротив, она умеет связать невероятно прочный сюжетный канат и нигде не уронить его в лужу. Но Байетт писательница не сюжетов, а вещей, галерей, садов, домов, времени и удивительно живых людей, поэтому каждый ее роман — это не история, а объемный мир, который движется и живет по своим законам внутреннего романного хронотопа, и наилучший способ читать романы Байетт — это двигаться по ним в заданном ей ритме. Первая книга из тетралогии о Фредерике Поттер на самом деле большой семейный роман, упрятанный в оболочку из признаков времени и густой, сугубой вещности. Это роман-сад, по которому разбегаются тропки отдельных историй, и для того, чтобы в полной мере прожить и прочитать каждую из них, нужно смотреть не на историю, а на то, что спрятано вокруг: цитаты из елизаветинских драматургов, тончайшие движения мыслей и чувств, долгие разговоры вроде бы о чувствах, но на деле о книгах, на сам воздух, розы, мазки цвета и складки тканей, на луга, поля и все то, что составляет не нить романа, а саму его материю.
Кага Отохико, «Столица в огне» (пер. А. Беляева, А. Костыркина, А. Мещерякова, С. Родина, Е. Сахаровой, Е. Тарасовой, М. Торопыгиной), 2048 страниц
Сюжет в одном предложении: история нескольких поколений одной большой семьи на фоне войны и непростых метаморфоз Японии.
В предисловии к роману Отохико один из его переводчиков, Александр Мещеряков, во многом благодаря которому этот роман и появился на русском языке (автор, большой поклонник русской литературы, мечтал о том, чтобы главный роман всей его жизни появился на русском, и в 2016 году именно Мещерякову передали чемодан, набитый книгами Отохико), сравнивает — и вполне заслуженно — «Столицу в огне» с «Войной и миром». Это действительно история семейная, вписанная в историю страны и войны, и поэтому она сразу, наверное, напомнит нашему читателю еще и «Тихий Дон», и, например, «Жизнь и судьбу» Гроссмана. Но в первую очередь это роман, который становится для читателя своего рода окном в ушедшую повседневность другой страны — на его глазах изменятся не только многочисленные герои романа, но и Токио, и Япония, которые и сгорят, и возродятся заново.
Лоран Бине, «Седьмая функция языка» (пер. А. Захаревич), 536 страниц
Сюжет в одном предложении: хоронили Ролана Барта, порвали все, что можно было деконструировать.
Леонид Цыпкин, «Лето в Бадене и другие сочинения», 670 страниц
Сюжет в одном предложении: сборник работ советского писателя с безупречным русским языком.
Проза Леонида Цыпкина, которую в этом году в каком-то полном, аккуратном и приятно увесистом виде наконец выпустило издательство «НЛО», — это какое-то идеальное дачное чтение из прошлого, но не из настоящего прошлого, а из прошлого, во многом сконструированного ностальгией и детскими воспоминаниями. Во многом так происходит благодаря самому стилю Цыпкина, который отдает не семидесятыми-восьмидесятыми, а чем-то более ранним и вневременным, осознанной неспешностью классической русской литературы. Заглавная повесть «Лето в Бадене», где одна поездка на поезде в 1970-х вдруг органичным образом сплавляется с путешествием семьи Достоевских в Европу, с ее долгими периодами и чистым ритмом языка, кажется посланием в бутылке и просто редкой удачей.
Роберт Маккаммон, «Лебединая песнь» (пер. О. Колесникова), 864 страницы
Сюжет одной строкой: зло нашло улицу одной девочки и теперь ищет ее дом.
10 новых толстых романов, которые вы постоянно откладывали
К длинным майским праздникам «Афиша-Daily» отобрала лучшие крупные тексты последних лет, о которых все говорили — но мало кто успел по-настоящему вчитаться.
«Голос крови» Тома Вулфа
Лев Данилкин: «Последний — то есть крайний, конечно, № 4 — том-вулфовский портрет современной Америки. Действие разворачивается в Майами (иммигрантский — в теории — плавильный котел; на самом деле — место, где идет война всех против всех; русские олигархи входят в базовую комплектацию); главный герой — коп, чьи должностные обязанности не всегда совпадают с интересами его диаспоры. Отпраздновав 80-летие, Вулф по-прежнему злоупотребляет восклицательными знаками — зато так и не потерял способность обнаруживать ситуацию-ключ, вроде бы случайную (но на самом деле неизбежную: кто чего боится, то с тем и случится), которая запускает цепную реакцию событий; событий, по которым понятно, как устроено и как работает — именно сейчас, в конкретную историческую эпоху — общество».
«До свидания там, наверху» Пьера Леметра
«Зима мира» Кена Фоллетта
Лев Данилкин: «Можно иронизировать над амбициями «всего-лишь-беллетриста», автора «Столпов земли», написать «окончательный» роман про ХХ век — однако второй тысячестраничник эпопеи опять подтверждает класс рассказчика. Продолжение «Гибели гигантов» (дети тамошних персонажей теперь доминируют в списке действующих лиц) охватывает период с 1933 по 1949 год — от прихода к власти национал-социалистов до начала полномасштабной холодной войны; русские, немцы, англичане, американцы любят, ненавидят и шпионят друг за другом; у каждой великой нации — своя трагедия и своя правда, а где проходит грань между семейной сагой и шпионским романом — не знает и сам Фоллетт».
«Книга странных новых вещей» Мишеля Фейбера
Лев Данилкин: «Озадачивающая — сатирическая? как посмотреть, но черный юмор там точно есть — антиутопия про обычного человека, который по заданию некоей американской миссионерской организации улетает на планету Оазис проповедовать Слово Божье, — и все бы хорошо, только вот не факт, что эмбрионоподобные оазианцы видят в нем того, кем он сам себе кажется; Библию они называют «Книгой странных новых вещей»; да и на Земле, судя по письмам от жены, происходит что-то неладное; «Теско» — и тот закрыли. Может, вообще не возвращаться? Что-то такое мог бы придумать, пожалуй, Филип Дик — в четыре руки с какой-нибудь Исабель Альенде».
«Крепость» Петра Алешковского
Лев Данилкин: «Колоритный, густой 600-страничный роман про постсоветского индиану джонса — честного археолога, трагическим образом вынужденного работать и жить в путинской России в рамках бюрократической эпохи: все продается и покупается — даже прошлое. Время от времени главный герой впадает в галлюцинаторный транс — и созерцает картины в духе кольриджевского «Кубла-хана» (тени забытых предков тоже, что характерно, беседуют на актуальные темы: «Тоскуешь по кумысу?» — «Никогда не отказывался от доброй чарки»). Полевые наблюдения за падением нравов позволяют протагонисту вынести своим современникам убийственный диагноз («пустая прослойка»); и даже обнаружение уникального памятника домонгольской архитектуры вряд ли способно спасти сгнившее в ХХ веке до корней общество».
«Ненастье» Алексея Иванова
Лев Данилкин: «Новый большой — шесть с горкой сотен страниц — роман от автора «Географа», «Золота бунта» и «Блуды»; тоже исторический — ведь 2008-й уже почти и не виден в зеркалах заднего вида. История про инкассатора из города-миллионника, захватившего в автомобиле 140 миллионов рублей — обставив и подставив своих бывших товарищей по афганской войне. Читается по-ивановски; «домик Неволина уже охватил высокий воротник пламени — будто на боярской шубе»; ух ты. Но роман — перед нами тот редкий случай, когда сам автор, еще до того как читатель очухается, успевает вскарабкаться на табуретку и продекламировать микроэссе о том, почему следует довериться именно ему в мире, где торжествуют графоманы и халтурщики, — «не про деньги и не про криминал, а про ненастье в душе…» Так его! Иванов знает, что мужика не боярская шуба греет, а цеп: «Про отчаянные поиски причины, по которой человек должен доверять человеку в мире, где торжествуют только хищники». «Содержит, — сотрудники издательства тоже улучили момент вставить ногу в дверь, которая вот-вот захлопнется, — нецензурную брань». Что ж — youʼve been warned».
«Обладать» Антонии Байетт
Анастасия Завозова: «Для многих литературоведов этот роман стал той самой заветной «желтой книгой». Байетт пишет плотно, медленно, осязаемо и не только о любви, но и о любви к литературе, оборачивая все при этом в захватывающую сюжетную обертку. История любви двух реальных викторианских поэтов — Роберта Браунинга и Элизабет Барретт — тут завернута в увлекательные сюжетные фантики из потерянных писем, бретонских сказок, пропавших детей, моллюсков и легенд о фее Мелюзине. История любви двух наших почти что современников — Роланда и Мод — завернута в куда более близкую нам тоску не только о родной душе, но и о доме, где будут прохладные белые простыни, мягкие зеленые ковры, книги, покой и воля».
«Сады диссидентов» Джонатан Литэм
Алексей Цветков: «Пересказывать сюжет «Садов» довольно бессмысленно, потому что это не столько роман о судьбе необычных людей на фоне больших идей, сколько, наоборот, история идей, создающих людям нетривиальную мимику и осанку в течение трех последних поколений. Этих героев невозможно понять просто из собственного элементарного опыта. Идеи делают их действующими лицами. Идеи получают свою материальность в истории через их жизни и смерти. Именно поэтому хронология событий игнорируется. Автор прыгает во времени, выстраивая простую схему в трех поколениях американских леваков и сочувствующих: тезис (старые левые 1950-х) — антитезис (новые левые 1970-х) — синтез (нынешние бунтари эпохи «Оккупай Уолл-стрит»). Легко рифмуя темы — мечта о социалистическом бейсболе в капиталистической стране, бесценный опыт христиан-квакеров в деле уклонения от армейского призыва, метафизика золота и диалектика товарной формы, — он задается навязчивым вопросом: «Почему те, кто казался этичнее других, проиграли? Что такое их «левизна»? Эмбрион далекого будущего? Игра политического воображения? Один из стилей жизни, допустимый в демократической стране? Место для начитанных неудачников с претензиями на власть?»
«Светила» Элеанор Каттон
«Сын» Филиппа Майера
Анастасия Завозова: «История становления Техаса, бандитских и пограничных войн, передела территории и развития крупного американского нефтяного и сельскохозяйственного бизнеса — да и всей Америки — в трех лицах. Филипп Майер изначально задумывал рассказать эпическую историю Техаса на примере шести-семи персонажей, но в результате ограничился тремя представителями семейства МакКалоу: вскормленным команчами мальчиком Илаем, который, научившись у них мастерски снимать скальпы, будет продолжать делать это и в бизнесе, доживет до ста лет и умрет нефтяным магнатом; его сыном Питером — честью и совестью семейства МакКалоу, который будет всю дорогу переживать и пережевывать грехи отца, и правнучкой полковника — Джинни МакКалоу, которая в деловой хватке и безжалостности еще может посоперничать с полковником».