юнна мориц сошла с ума
Как российская литература дружно сходит с ума на украинской почве
«Если это система, то она очень нервная», – писал Венедикт Ерофеев о родине в семидесятые годы. Украинская почва для российской литературы оказалась еще более роковой
«Если это система, то она очень нервная», – писал Венедикт Ерофеев о родине в семидесятые годы. Украинская почва для российской литературы оказалась еще более роковой: культовые авторы перерождаются на глазах изумленных поклонников.
Юнна Мориц и всяки псаки
Наиболее нагляден случай Юнны Мориц, громко обвиняющей всех, кто с ней не согласен, в людоедстве и травле. Последние ее стихи в самом деле заставляют усомниться – как бы это выразиться, чтобы не нанести ей еще одну неисцелимую душевную травму? – в том, что это она всерьез: «Этот очень странный Птиц нюхал множество яиц, и по трубам он сейчас из яиц качает газ. Эти газы из яиц купят много заграниц, где министры без конца скачут яйцами лица, – кто не скачет, тот не Птиц, тот – лицо не из яиц, не качается яйцом голова с таким лицом».
Вероятно, это стихи про Яценюка, которого российские патриоты элегантно прозвали Яйценюхом. Мориц-сатирик далеко обогнала газету «Завтра» образца девяностых, но когда нынешняя Мориц впадает в пафос, это внушает читателю еще большую неловкость: «Псаки – это ничья не фамилия, нет! Всяки псаки – особого свинства портрет, всяки псаки – особого свинства секрет, русофобскими свинствами он перегрет!»
Злобность здесь полностью заместила талант – когда внутри все клокочет, некогда следить за тонкостью текста. Дело не в позиции, а в степени одержимости. Чем больше пафоса, чем больше серьезного отношения к себе и своему месту в мировом процессе (и обиды на то, что это место недостаточно высоко), тем сильнее злоба.
Случай Мориц объяснить несложно: автор давно сооружает себе пьедестал, чувствует себя вечно отверженным, гонимым, находящимся в безнадежном меньшинстве (хотя в меньшинстве сейчас как раз те, кого Мориц обвиняет в травле и тоталитарном мышлении). Это чувство благородной затравленности можно было объяснить в пятидесятые, когда Мориц исключали из Литинститута, или в семидесятые, когда на нее печатали доносительские рецензии, и даже в девяностые, когда поэзия пребывала в загоне.
Но с тех пор, как Юнна Мориц получила премию «Триумф» (спонсировал ее Березовский), а ее книги стали регулярно издаваться, ей, кажется, ничто не угрожает. Напротив, ее лирика сегодня – самый что ни на есть мейнстрим, и мы потрясенно наблюдаем превращение отважного нонконформизма в страстный, истерический конформизм. Трагедия изгойства не только в том, что оно портит человеку характер и биографию, но и в том, что оно приводит к радикально завышенной самооценке.
Сергей Лукьяненко и укро-орки
А вот Сергей Лукьяненко как раз болен профессиональной болезнью представителя попсы. У него четкие, как и положено сказочнику, не терпящие нюансов представления о своих и чужих. Когда Лукьяненко запрещает переводить свои книги на украинский, им движет не преувеличенное представление о собственном величии (хотя и оно тут налицо), а искреннее желание отмежеваться от Мирового Зла. Сами украинцы, разумеется, не могут решить, что для них хорошо, а что плохо. И потому это должны решать мы. Как и в случае Мориц, тут серьезную роль играет тоска по советской нише, по временам, когда статус писателя приравнивался к государственному (или антигосударственному, что тоже почетно).
Беда в том, что эти твердые представления о добре и зле у Лукьяненко тоже детские, как и вся его проза. Для него Америка – Мордор, «укры» – что-то вроде «орков», в его сказочном мире противник по определению расчеловечен. «Давно противно говорить про украинскую территорию – будто тараканьи коконы или растекшееся на жаре дерьмо описывать. Давить надо гадину. Какими способами и методами – не мне решать. Но давить начисто, безжалостно, без эмоций и колебаний. Проводя населению долгую и трудную денацификацию по примеру германской» – это типичная цитата из его «ЖЖ».
Правда, в отличие от Мориц, утрата самоконтроля вряд ли скажется на его творческих способностях. И даже, наверное, можно проследить обратный процесс: когда все больше отзывов на новые книги строится в духе «но я все равно верю, что некогда любимый автор еще напишет что-то хорошее», зреющая неудовлетворенность ищет точку приложения – и найти ее сейчас легче всего в украинском конфликте.
Иван Охлобыстин и жертвы во Славу Божью
Иван Охлобыстин (прежде всего сценарист и писатель) не ностальгирует ни по советскому, ни по антисоветскому статусу. Он искренне заигрался, потому что давно и талантливо юродствует, но в военное время юродство начинает восприниматься как руководство к действию. Он активно набирает добровольцев для войны на востоке Украины, благословляет Новороссию, говорит о необходимости культа личности и завершает речь так: «Спасибо тебе, Украина, за наполнение наших искореженных ленью и пьянством душ Живой Верой Христовой. И сейчас десятки тысяч русских ребят… ищут повода стать жертвой во Славу Божью! Подвигом, как молнией, пронзить свою серую жизнь».
Это тоска по движухе, которая Охлобыстину, герою девяностых, в высшей степени присуща – не от кровожадности и не от тоски по статусу вождя и пророка, а от искренней ненависти к российской серости. Ему действительно кажется, что гибнуть на Украине – или губить Украину – лучше, чем пить пиво перед телевизором.
Во всех трех случаях укробесия нет ничего страшного (хотя противники присоединения Крыма и проекта «Новороссия» ведут себя сдержанней и от крови не пьянеют). Литератору, возможно, даже и хорошо немного «съехать с глузду» – тогда за ним интересней наблюдать. Важно не заразиться этим безу-мием, отделяя личный политический и человеческий выбор от чужого литературного проекта.
streithahn
Александр Бурьяк
антипрогрессист, антинаучник, антифилософ, антилиберал; основной сайт: http://bouriac.ru
МОРИЦ Юнна Пинхусовна (1937).
Даже если бы она пиитствовала не за Россию против хохлов и др.,
а за Израиль против арабов, и то было бы нелишне попросить, чтобы
старушка не подливала маслица в огонь, потому что конфликтности и
глупости в обществе и без того с избытком, а по Израилю хотелось
бы шататься туристом без постоянного высматривания палестинских
пассионариев с ножами и шахидскими поясами, возбуждённых арабски-
ми эквивалентами Юнны Мориц.
Супруг Юнны Мориц, Леон Тоом, таки эстонец, вывалился в 1969
году из окна собственной квартиры. Потом её мужем был некто Юрий
Варшавер, этнический поляк.
При Ельцине Мориц либерастничала, при Путине плотно села на
ура-патриотическую тему. Поскольку сынуля этой российской мега-
патриотки хорошо пристроился в Штатах по еврейской линии, она
имеет в России возможность спокойно заниматься своими провокция-
ми, тем более, что засела в хорошо охраняемой Москве, а не на
проблемной окраине.
С таких вот неуёмных особей Григорий Климов писал свою «Красную
каббалу» и прочие спорные вещи про евреев и дегенератов.
По складу психики она, похоже, вроде Розалии Землячки, только
не повезло дорваться до «настоящего дела». В 1918-1921 гг. она бы,
наверное, расстреливала (вариант: топила в баржах) пленных белых
офицеров, а после того, как они закончились бы, пошла бы работать
в ЧК.
У Мориц: «Скажи мне гадость, моя радость. Сломай мне челюсть,
моя прелесть.». И т. д. Ну вот, первая просьба уже удовлетворена.
Юнна Мориц даёт отпор критикам
Диктатура либералов, тирания либералов,
Озверели комиссары либеральных идеалов, –
Что-то в зверстве либералов есть от беломор-каналов,
Что-то в зверстве либералов есть от пыточных подвалов.
Диктатура либералов, тирания либералов,
Либеральное гестапо: кто не с ними – тот нигде.
Что-то в зверстве либералов есть от лагерных амбалов,
Крокодилов креативных, эффективных в той среде.
Диктатура либералов, тирания либералов,
Их кричалки, обещалки растерзательных расправ, –
Что-то в зверстве либералов есть от пыточных подвалов,
Где с Россией разберутся, шкуру заживо содрав.
© Юнна Мориц
В интернете на фейсбуке Ирина Лукьянова, прозаик, журналист, педагог, плюс к тому жена Дмитрия Быкова, устроила концерт людоедской травли и чудовищной клеветы под видом судилища над одним из моих стихотворений о Пушкине. Естественно, в этом концерте участвует её шпана «культурных деятелей», которую Лукьянова зажигает и наводит на цель. А цель такова: Юнна Мориц давно сошла с ума, у неё маразм, старческая деменция, стихи ужасны, она тяжело больна. Это – шаблон травли, помои вонючего вранья, которое хлещет потоком из либеральных помоек, начиная с 1999 года, когда во время бомбёжек Белграда я написала поэму «Звезда сербости», замечательно не совпадающую с «единственно верными» взглядами либеральных гениев пера (и пуха. ) на победу западной бомбократии и бандократии над разгромленной Сербией. С тех пор прошло 15 лет, и все 15 лет круглосуточно работает эта машина травли, – вне зависимости от того, какие книги я написала за это время и выпустила в свет, – всё годится для массового размножения преступной лжи, подсудной (могу и в суд подать!) дезинформации, что я давно и очень тяжело больна на всю голову. И часто эти «диагнозы» сопровождаются бездарным матом (а я знаю мат гениальный!), и летит эта матерщина с пожеланиями мне скорой погибели.
по наводке 
vlad_dolohov
Юнна мориц сошла с ума
. Читаю в разного рода поисковиках и справочниках, как они определяют: кто такая эта Мориц?
«Российская поэтесса». Ну, это просто безграмотное выражение времён «царя Бориса», на него и слов тратить не стоит.
«Русская поэтесса (поэтка=поэт). Тут дело не в категориях рода.
Помню, как на единственной в жизни встрече с Юнной Петровной ей задали вопрос: «Разделяете ли Вы поэзию на мужскую и женскую?», на что Юнна отреагировала молниеносно: «Мы же не бане!»
Поэт есть прежде всего язык. на котором поэт выражает и гармонизирует свои мыслеобразы. Юнна Петровна много переводила с разных языков, но переводила на русский. На этом языке она мыслит, на этом пишет пока ещё русский язык остаётся языком Пушкина, языком Ахматовой, он будет языком Юнны Мориц!
Юнна Мориц по возрасту принадлежит к «шестидесятникам», старше меня на 11 лет, она человек иного поколения, но она никогда не была в шестидесятнической стае. Даже среди тех горластых ребят она выделялась (и выламывалась!) своей резкостью, своим не то чтобы диссидентством, но, во всяком случае, ВОЛЬНИЧАНИЕМ.
Это свойство, это качество обязательно для настоящего поэта, хотя нам и сейчас трудно принять строки Пушкина из его «Вольности»:
На Мцхету падает звезда.
Крошатся огненные полосы.
Кричу нечеловечьим голосом.
На Мцхету падает звезда.
И с того дня Юнна Мориц стала для меня путеводной звездой, светящей мне во мраке трудно постигаемого мира.
Это стихотворение я запомнил в иной редакции, чем в той, какая печатается ныне, где «Убийца, выведший на площадь».
Думаю, что прежний вариант был сильнее, страшнее и объективнее:
Война тебе, чума тебе,
Страна, где вывели на площадь
Звезду, чтоб зарубить как лошадь,
Война тебе, чума тебе!
Дело не в одном «убийце», чью бы фамилию он ни носил, дело было в большой вине большой страны. Не Юнна Мориц задним числом предсказала ту войну, но она соединила единой логической цепью разрозненные грани времён.
И отсюда, конечно, идёт признание поэта, самое сокровенное, определившее многое в её творчестве:
Лучше буду последней
Спичкой в Арктике льда.
Мудрая Поэтка Юнна Мориц
Юнна Мориц пишет очень разные стихи, и всё у неё получается интересно и оригинально. Из всех ныне здравствующих классиков – это самая известная русская поэтесса, хотя дотошные правдолюбы могут возразить, что она не русская. Я бы сказала, что Мориц – Поэт, но она называет себя Поэткой.
«От этой награды – быть поэтом, а не русской поэтессой – отказываюсь в пользу нищих духом. В пользу проглоченных и выплюнутых, морально контуженных.
Мой пароль – глаголы женского рода, и я вхожа туда, где моя жизнь и душа – между молотом и наковальней, между Сциллой и Харибдой, между гармонией вечного и демонизмом сиюминутного».
Детские песни и стихи Мориц слышали и читали многие, а взрослые стихи известны не всем – ну какие сейчас тиражи? Если вы ещё не читали её стихов, прочтите для начала хотя бы несколько.
«Когда мы были молодые
И чушь прекрасную несли,
Фонтаны били голубые,
И розы красные росли», –
Я сочинила эту прелесть,
Я вам напела этот бред,
Когда ряды ещё не спелись
И двадцать семь мне было лет.
Да, в двадцать семь дела крутые
Язык способны развязать, –
Когда мы б ы л и молодые
В прошедшем времени сказать.
Друзья, вам очень пригодится
Отвага сердца в двадцать семь.
Пусть молодится ягодица –
Ей надо выглядеть, как всем,
А мне вот этого не надо
Ни в двадцать семь, ни в триста лет.
Есть возраст рая, возраст ада –
И в этом возрасте поэт.
Обычно женщины пишут про себя, свою любовь и о чём-нибудь красивом. А Поэтка Юнна Мориц пишет много гражданских стихов, поскольку у неё особенный, острый ум.
Надо, надо, они говорят, обещать постоянно
Что-нибудь светлое, обещательность не прерывая,
Не давая отчаянью хлынуть с рёвом из крана,
Из лопнувших труб надежды. Надо, сойдя с трамвая,
Исполнять эту роль с подносом: «Надежды подано!»
Небо в алмазах и праздник на нашей улице
Обещать вдохновенно, невинно, возвышенно, подло,
Нести золотые яйца, как положено сказочной курице,
Нести, наконец, дежурство в Академии Обещаний,
В Академии безопасности надежд, отравленных ядом,
Потому что опасно шутить с такими вещами,
Как ни во что неверие масс, которые рядом.
У Юнны Мориц есть чудесные иронические стихи, например, этот.
Край облака звёздами вышит.
Сердца сокрушая святош,
Татьяна Онегину пишет,
Компьютер у ней «Макинтош»,
На раме его монитора
Надкушен соблазна портрет –
То яблочко змея и вора,
Тот плод, на котором запрет.
Онегин на лошади мчится,
Компьютер его – поумней,
Он – денди, он – та ещё птица,
Он сбрендил от желчных камней.
А Пушкин лежит на диване,
Компьютер его – в лопухах,
Туда и диктует он няне
Роман гениальный в стихах.
Он Тане сваял генерала,
Как собственной, кстати, жене, –
Кому-то покажется мало,
Онегину – хватит вполне,
С компьютером «Пентиум Третий»
Он выглядеть будет ослом,
В малиновом встретив берете
Татьяну с испанским послом.
А Пушкин лежит на диване,
Компьютер его – в лопухах,
Туда и диктует он няне
Роман гениальный в стихах.
Он дедушку любит Крылова,
Который, как девушка, чист,
Когда засыпает в столовой,
Свистя, как бродячий артист.
В квартире Крылова нечисто,
И в сале его седина,
Где бегает мышка для свиста
Вещиц, не имеющих дна.
У Пушкина плохо с деньгами,
Крылов изучает латынь,
Онегин украшен рогами, –
Такой вот компьютер гордынь!
Что Бродский, Довлатов, Овидий?!
Европа их видела, да.
А Пушкина Лондон не видел,
Не видел Париж никогда.
Народы садятся в карету,
Чтоб где-то на западе слезть,
А Пушкина нету и нету
В Европе, где все уже есть.
А Пушкин лежит на диване,
Компьютер его – в лопухах,
Туда и диктует он няне
Роман гениальный в стихах.
Юнну Мориц стоит читать внимательно, и вы увидите, сколько у неё великолепных стихов, которые хочется перечитать. Вы полюбите Поэтку – она пишет очень нужные стихи.
Так много желающих быть холуями,
Что конкурс огромен и я не пройду.
Поэтому я оказалась при деле,
Где конкурса нет никакого совсем,
Где всё на пределе небес над полями,
Где все времена, как в саду, на виду,
Поэзия – роскошь, мне платят люблями,
И я времена выбираю сама.
Для этого много не надо ума.
Так много желающих быть холуями,
Что конкурс огромен и я не пройду.
Поэтка поэтому будет при деле,
Где всё на пределе и платят люблями.